— А марсиане?
— С горя попытались захватить Землю, но у них не получилось. Корабль-ядро рухнул в дебрях Сиберии и взорвался.
— Я где-то читал, что до нас добрались венериане, — припомнил легионер. — Это они построили пирамиды, и в Долине Царей, и тольтекские.
— Вы бывали в Долине Царей?
— Зачем? — удивился Пайе. — Я же не газетчик. Кстати, если вам нужны непонятные развалины, то здесь они тоже есть. Пресловутый Тубан, по слухам, гнездился в мертвом городе; если его наследники устроились там же, вы увидите много любопытного.
— А вы видели?
— Проезжал пару раз. В то, что такое соорудили предки нынешних туземцев, поверить трудно, но это работа не нилотов, не эламитов и тем более не ахейцев. Совершенно особенная архитектура.
Поль бросил окурок в костер и внимательно посмотрел на собеседника. Капитан становился все загадочней, а журналист загадки любил: из них получались сенсации.
— Значит, остановимся на венерианах. Был бы весьма признателен…
Беседу прервало раскатистое рычание, разом отбившее охоту задавать вопросы. В темноте таился некто древний, неведомый и грозный, в сравнении с которым люди с их карабинами и биноклями стоили не дороже букашек. Ощущение было… унизительным, и Дюфур со злости закурил. Пайе смотрел в огонь, потом спокойно занялся револьвером; это несколько успокаивало. Рев повторился, вызывая желание то ли натянуть на голову одеяло, заткнуть уши и поджать ноги, то ли удрать, но удирать было некуда — рычание окружало лагерь сплошным кольцом.
— Львы. — Капитан прекратил свое занятие и с едва заметной усмешкой смотрел на журналиста. — Не волнуйтесь, они за несколько лье от нас. Как они делают, что их голоса слышны из такого далека, не представляю.
— Черт, этот рев будит… Даже не знаю, как сказать, но напишу про «странные, доселе не проявлявшие себя чувства… страх перед высшей силой… ощущение себя беспомощным и беззащитным… неспособность сопротивляться…».
— Не вы один, — утешил капитан. — Что-то есть в этом рыке такое… непонятное. Бывает, люди совсем себя теряют.
— А туземцы?
— Тоже, хоть и слушают эти арии с рождения, так что не волнуйтесь, вы не трус. Вернетесь, попробуйте живописать это кому-нибудь из ученых, может, объяснят.
— Ладно, посмотрим… А охотиться им такой концерт не мешает? Будь я на месте антилопы, летел бы прочь не разбирая пути.
— Этот, по-вашему, «концерт» дают отнюдь не во время охоты, здесь они не глупее нас. Захочет, скажем, такой подкрепиться вами или мной, подкрадется совершенно бесшумно…
— Не бойтесь, молодой человек. — Возникший из рыкающей тьмы доктор распространял вокруг себя спиртуозный запах. — Пока я здесь, ни один лев… Слышите, ни один… вас не сожрет. Видели бы вы, как я стрелял этих кошек… Целился между глаз и стрелял… Вот это, приятель, настоящая охота. Найти, выследить, подкрасться и уложить… С одного выстрела! А то ведь… лев и сам не промах… этого господина надо уважать…
— Львов, — капитан подчеркнул это слово, — я уважать согласен. В отличие от. Дюфур, вы спрашивали, куда мы направляемся. К озеру Иоланты. Это «центр» местной цивилизации, вокруг него расположено три крупных селения. Не смотрите, что мы до сих пор встречали лишь бабуинов, все мало-мальски серьезное, что происходит в саванне, очень быстро становится известным у озера.
— Аг-га, — перебил доктор и икнул, — про покойников с нож-жами врать… эт’они… всегда…
Глава 3
Первая озерная деревня производила удручающее впечатление. Может, в ней и было некое очарование простоты, но Дюфур его не заметил. Убожество, дикость, глядящие с опаской на незваных гостей обитатели — невысокие, круглолицые, одетые в доходящие до колен «юбки» из грубой ткани, совершенно неинтересные.
— Экзотика, конечно, — не стал скрывать своего мнения журналист, — но уж больно непрезентабельная. Годится разве что для миссионерских брошюр, а я скорей завербуюсь в Легион, чем черкну туда хотя бы строчку. Эти пасынки цивилизации и есть гаррахи?
— Они.
— Ла-ла… Хорошо хоть название терпимое, и все равно ничего хуже этой кучи мусора мне еще не попадалось, дикая природа здесь куда перспективней, даже бабуины… Эта местная столица, или куда мы едем, получше или просто побольше?
— Посмо́трите и решите, — пожал плечами капитан. — Любопытно будет глянуть, насколько ваши писания соответствуют действительности.
Попытка ехидства была встречена улыбкой.
— Посмотрю и решу. — Для пущей убедительности Дюфур пожал плечами, по возможности точно скопировав излюбленный капитанский жест. — Если мне не хватит материала, напишу о некоем кокатрисе с лицом герцога и фамилией стряпчего. Пара намеков на роковую тайну, напоминание о том, что вступающие в Легион отбрасывают прошлое, как ящерица хвост. Особенно если за этот хвост успела схватиться полиция и…
Пайе, не дослушав, дал Набукко шпоры и умчался вперед, к дозорным, но газетчика уже было не остановить.
— Обаятельный муж, убивший жену, может смело рассчитывать на дамское сочувствие, — доверительно сообщил Дюфур ковырявшему в зубах доктору. — В отличие от мужа верного и любящего. История потомка славного рода, похоронившего свою страсть и свое преступление в знойной саванне, обречена на успех…
— Пайе хоть и порядочный болван, — прервал полет фантазии Монье, — но имени не менял. Он крутит амуры с податной инспекторшей и посылает деньги в Пти-Мези своей вдовой бабке. Она тоже Пайе.
Пайе из Пти-Мези… Анри Пайе! Как изумительно тесен этот мир!
— Вы уверены?
— В нашей экспедиции только один дворянин, — не преминул очередной раз тряхнуть своим «де» лекарь, — и это вовсе не капитан, который к тому же из любителей басконца. Как и полковник, имей это в виду. А что, приятель, думаешь об узурпаторе ты?
В вопросе скрывался либо готовый ответ, либо ссора. Доктор ждал, грозно сопя, Поль зевнул и потянулся — он учился у Жоли и патрона, а те немало позаимствовали у басконца. Добывший корону капрал знал, что можно презирать публику и вертеть ею, но никогда нельзя показывать людям, что ты их не уважаешь. «Лояльность публики — это тот же запас на зиму», а лояльность обладателя информации — это сегодняшний ужин…
— Как я отношусь к императору? — засмеялся Дюфур. — Как к старой газете. Настолько устаревшей, что кое-что из нее не грех и позаимствовать.
Вторая деревня в сравнении с давешней «Мусорной кучей» казалась чуть ли не Помпеями. Кроме напоминавших перевернутые половники глинобитных лачуг и островерхих уродцев из слегка обмазанного глиной тростника, глаз радовало нечто похожее на приличные дома — пусть из необожженного кирпича, зато с окнами. Целых четыре штуки, причем один подавлял собратьев величием не хуже Пале-Рояля. Мало того, вокруг него имелась ограда — правда, не кирпичная, а деревянная, украшенная черепами антилоп, шакалов и даже львов, а дворцовый фасад оживляло нечто малопонятное, оказавшееся слоновьими хвостами.
— Прежде, — брюзгливо объяснил доктор, — здесь висели еще и бивни, но теперь их выменивают.
— Я правильно понимаю, здесь проживает августейшая особа и мы наносим ей визит?
— Почему бы не спросить капитана?
Это было вызовом, и Поль его принял. Возглавлявший кавалькаду Пайе как раз поравнялся с воротами, в которых прижимали ладони к груди несколько туземцев, ничем не отличающихся от тех, что попадались по дороге. Зато двое «гвардейцев», стоящих на входе в сам дом, с гордостью сжимали ружья, вернее — кремневые мушкеты начала века. Это было первое огнестрельное оружие, замеченное Полем у местных, и неплохой повод для разговора, если, конечно, мсье из Пти-Мези захочет разговаривать.
— Интересно, — небрежно поинтересовался журналист, — наши разбойники вооружены таким же антиквариатом?