Чтобы разместить библиотеку в Ниневии, Ашшурбанипал снес свой прежний дворец и выстроил на его месте новый[124]. Одним из оснований такого решения была недолговечность материала: глина не переносит продолжительных дождей и наводнений. Глиняные кирпичи по большей части не обжигали в печи, а просто сушили на солнце, из-за чего они начинали разрушаться через несколько десятков лет, и здания требовали частых ремонтов и перестроек. Вторым основанием был престиж. После гибели брата-мятежника Ашшурбанипал достиг вершины могущества и его Ассирийская империя сделалась сильна, как никогда. Это могущество должно было найти отражение в новом, еще более великолепном дворце, а сердцем этого дворца предназначалось стать непрерывно растущему собранию клинописных записей-табличек, которые в середине XIX в. найдет Лейард.
Собрание это отнюдь не было свалкой своеобразных письменных трофеев. Оно повлекло за собой беспрецедентные расходы, которые Ашшурбанипал предназначил для письменности. Возможно, полученная в отрочестве бухгалтерская подготовка (в программу обучения Ашшурбанипала входило и счетоводство) подсказала ему новый способ организации коллекции. Все таблички были тщательно систематизированы[125], а каждая комната имела инвентарную опись: исторические документы и переписка хранились в одном месте, тексты, связанные с пророчествами и знамениями, – в другом, календари благоприятных дней и комментарии астрологов – в третьем. Ашшурбанипал не только собрал вместе больше информации, чем это удавалось кому-либо до него, но и осознал: хранилище знаний может принести пользу, только если будет хорошо организовано. Чтобы разрешить эту серьезную проблему, он создал первую в мире систему управления информацией, заслуживающую такого названия.
Но из всех имевшихся в библиотеке текстов царь отдавал предпочтение не табличкам с бухгалтерскими счетами, не календарю или списку знамений, а «Эпосу о Гильгамеше». Сказание было записано на дюжине глиняных табличек, больше размером, чем письма, которые правители слали своим вассалам или полководцам, но все же не превышавших формат средней современной книги в твердой обложке.
Первые поэмы о Гильгамеше были записаны шумерскими писцами с использованием урукского языка. Шумерская империя существовала недолго. Несмотря на высокие прочные стены городов и восславленное в «Эпосе о Гильгамеше» могущество письменности, Урук, Вавилон и другие города шумеров были в свой черед захвачены аккадцами – кочевниками, говорившими на одном из семитских языков. Но, завладев обширными территориями, аккадцы обнаружили, что функционирование городской бюрократии невозможно без письменности. В итоге они стали записывать знаками шумерской письменности звуки собственного языка[126]. Шумерские писцы не смогли спасти свою цивилизацию, но смогли передать ее в руки своих поработителей, обучив аккадцев писать[127].
Именно в аккадскую эпоху «Эпос о Гильгамеше» обрел свою окончательную форму, дошедшую через несколько империй до Ашшурбанипала. Тот восхищался тем, как долго древнейший «Эпос о Гильгамеше» смог просуществовать как явление культуры – к такому выводу Лейард и его коллеги пришли, расшифровывая все новые и новые клинописные таблички. В весьма необычной автобиографической записи Ашшурбанипал похвалялся: «Я был отважен, я был необыкновенно предприимчив… постоянно читаю мастерски выписанные таблички на таком сложном языке, как шумерский, или таком трудном для толкования, как аккадский, знаком с допотопными записями на камне, которые уже совсем непонятны»[128]. Ашшурбанипалу пришлось овладеть архаической, старовавилонской версией аккадского языка и еще более старой системой клинописи; письмена, которые он разбирал, были столь древними, что царь счел их «допотопными».
126
127
Этот эпизод явился частью более крупной закономерности, согласно которой кочевники-завоеватели заимствовали письменность у покоренных народов. См.:
128