— Пожалуйста, Стивен, пойдем со мной. — Она прошла по коридору в гостиную и распахнула двери. Там, в самой любимой комнате Джулиуса, висели картины, с которыми рос Стивен. Огастес Джон, Дункан Грей, даже крошечный рисунок Пикассо были перевешаны в новом порядке. И прямо в середине стены, на самом выгодном месте, висели пять его собственных морских пейзажей.
Стивен онемел. Джулиус не запер их где-то на чердаке, чтобы защитить честь фамилии. Они горделиво висели на самом видном месте. Он снова обернулся к Джулиусу, почувствовав, что отец последовал за ним.
— Но я не понимаю… Они же тебе не нравились. Единственная картина, которая пришлась тебе по душе, — это портрет Тесс с детьми…
— Твоя мать напала на меня в первый же вечер выставки и сказала, что я вел себя как эгоистичный мерзавец. — Он слегка улыбнулся Стеле. — Не могу понять, почему ей пришло в голову, будто твои работы угрожают мне. Ведь любому дураку ясно, что у тебя хорошие картины. Поэтому я вернулся на выставку и простоял больше часа, разглядывая эти пять картин. И она оказалась права. Я действительно почувствовал, что они мне угрожают. Они совсем не похожи на то, что делаю я. Мне кажется, я понял: я — это прошлое, а ты — это будущее. Поэтому я купил их, — он оскалился в бесовской улыбке, — то есть в качестве хорошего вложения. Ну, ты понимаешь?
Стивен стоял, охваченный бурей чувств, не способный пошевелиться или промолвить хотя бы слово.
Прервал молчание Джулиус:
— Прости меня, я был не лучшим из отцов. — К великому смущению Стивена, в голосе Джулиуса слышалось сильное волнение. — Может быть, не лучшим, но…
Джулиус крепко обнял сына. Впервые в жизни тот почувствовал тепло дыхания отца, покалывание его бороды.
— Я бы сказала, что вам обоим повезло, — раздался голос Стеллы, нарочито резкий, чтобы скрыть слезы. — Вам выпал шанс понять друг друга, пока вы еще живы. Большинство людей приходят к этому, когда один уже мертв.
— Вздор, женщина. — Джулиус немедленно вернулся к своей старой манере. — Стивен же не собирается умирать, правда, Стивен?
Стоя среди картин, Стивен громко рассмеялся. И его смех эхом разнесся по широким коридорам — он не сможет забыть прошлое ни на минуту, но, возможно, они смогут оставить прошлое позади и начать все сначала.
Наблюдая, как солнечный свет пробивается в огромную спальню с окнами, прикрытыми ставнями и богато украшенными тусклыми портьерами, Стивен не мог вспомнить, где он находится. Потом, вспомнив, выскользнул из кровати, как в детстве в первый день каникул. Он распахнул ставни и окна — перед ним раскрылся великолепный вид. Июнь перешел в июль, но в воздухе еще сохранялась свежесть раннего лета. Сад под неусыпным вниманием Стеллы пышно цвел. Миллионами старомодных роз он растянулся на целый акр в сторону моря.
Стивен схватил полотенце, надел вчерашнюю рубашку к боксерским штанам и побежал на пляж. Быстро убедившись, что, кроме него, никого нет, он скинул одежду и нырнул. Он поплыл прямо к горизонту, потом повернулся на спину и стал смотреть в небо. Солнце медленно поднималось к зениту. Было, наверное, десять утра. Внезапно почувствовав себя счастливым, он поплыл к берегу и пошел по гальке в сторону дома. Остановился, чтобы вынуть камешек, попавший в ботинок, и взгляд его упал на коттедж для гостей и тропинку, ведущую к Каури Бич. На смену радости вдруг прошло острое чувство утраты — воспоминание о том, как они занимались там с Тесс любовью. С тех пор прошла, кажется, целая жизнь, а ведь было это всего год назад.
Непроизвольно он направился вдоль узкой тропы. Пляж был пустой и молчаливый, покрытый, как всегда, ковром из ракушек. Он наклонился, набрал пригоршню и пропустил сквозь пальцы. Крошечная каури застряла между указательным и средним пальцами, упрямо отказываясь падать вниз, к тысячам других. Стивен положил ее в карман и пошел к дому.
Входная дверь дома была, как всегда, распахнута, и в прихожей он почувствовал запах ирландского бекона, его любимого, и аромат тостов. Он пошел на запах. Стелла стояла у плиты и делала картофельные пирожки, а Джулиус, к его удивлению, сидел за столом. Стивен сел напротив отца с улыбкой и потянулся за чашечкой кофе:
— Я думал, что ты никогда не завтракаешь?
— Нет, если мне это удается. Если я все же решаюсь позавтракать, она пытается убить меня холестерином.
— Ты подвергался многим другим испытаниям в течение жизни! Выпивка, сифилис и бог знает что еще, — язвительно заметила Стела. — Думаю, тебе по силам справиться с небольшой порцией животного жира.
Джулиус не обратил на ее слова никакого внимания.
— Во всяком случае, я спустился, чтобы сказать тебе: если ты захочешь приехать сюда поработать, я смог бы отвести тебе место в моей мастерской.
Стивен замер, поднеся чашку ко рту. Он помнил, каким священным местом всегда считалась мастерская Джулиуса, как он раздражался, если Стелла пыталась там убирать.
— Знаешь, пап, — сказал отец, перехватив взгляд Джулиуса, — ловлю тебя на слове. Здесь действительно почти рай.
— Очень хорошо. — Стелла с грохотом поставила перед ним тарелку. — Хватит эмоций для одного дня, или вы кончите тем, что получите несварение.
После завтрака Стивен пошел на прогулку в сторону башни и вернулся только к позднему обеду. Если постараться, то можно успеть на вечерний рейс в Лондон.
Когда он шел в свою комнату за пиджаком, внимание его привлекли яркие краски в углу прихожей. Он замедлил шаг. Большая картина маслом, на которой была изображена женщина, сидящая на кровати, — немного в духе Матисса, но все-таки с печатью сильного оригинального стиля. Она, кажется, совсем не во вкусе Джулиуса, но ведь, как только что обнаружилось, вкус Джулиуса расширился и включал в себя весь спектр опасных разрушительных стилей живописи, даже его. Рядом стоял маленький пейзаж в голубых тонах, скорее чарующий, чем поражающий, исполненный сдержанности и чистоты. Перед ним на каменной полочке стояла каменная статуэтка обнаженного мужчины, держащего ребенка, которая отдаленно напомнила ему работы норвежского скульптора Вигелунда, заполнившего целый парк в Осло фигурами обнаженных людей, в разные моменты их жизненного цикла. Но это произведение было намного более тонким, чем у него. И, наконец, последний холст привлек его внимание. Огромный, возможно пять на шесть футов, абстрактный пейзаж, похожий на ирландское болото, бледно-желтый, с проблесками пурпурного. Стивен был в восторге. Он пытался разобрать подпись, неразборчиво петлявшую в правом нижнем углу.
— Ну и как? — раздался голос Джулиуса из-за его спины.
— Прекрасно, мне нравится эта абстракция и эти великолепные конкретные цвета. А кто художник?
— Не знаю. — Джулиус наклонился, чтобы рассмотреть подпись, так что Стивен не видел его лица, когда тот снова заговорил. — Тесс купила. Это все купила она. Они просто пока хранятся у меня.
— Тесс?
Удивленный возглас заставил Джулиуса улыбнуться, но ему хватило такта сдержать улыбку.
— Именно. У нее потрясающая интуиция. Но просто не хватает терпения разобраться с теорией. И нельзя упрекать ее за это, ведь критики так часто говорят ерунду.
— С каких это пор вы с Тесс ведете беседы о художественной критике? — с подозрением спросил Стивен.
— О, мы провели чудный денек, расхаживая по галереям, когда я приезжал к тебе на выставку. Я хотел, чтобы кто-нибудь заставил меня по-новому взглянуть на живопись. У Тесс чудесное свежее восприятие.
— Но она же не интересуется живописью. Как раз это и было одной из наших проблем. Она относится к искусству, как к досадному увлечению.
— Возможно, ты не потрудился помочь ей одолеть этот барьер. Для человека с ее воспитанием это может оказаться трудным. Знаешь, как-то раз она сказала кое-что… это, возможно, заинтересует тебя… Она всегда думала, что искусство — о красоте, и она не доверяет ему, когда оно некрасиво. Сейчас она понимает, что искусство — это способ видения. Я подумал, что это замечательно сказано. — И, вновь проявив такт, Джулиус удалился, оставив Стивена рассматривать картины.