4
На следующий день я пришла на работу с весьма странным ощущением. Мне казалось, что я смотрю на все не только своими глазами, но еще и Алиными. Вот я захожу в сад, на территорию больницы — не через калитку, а через дырку в заборе, это сокращает путь на целых три минуты. Интересно, это та самая дырка, которой пользовалась Аля, или уже новая? Я вхожу в корпус и прохожу мимо санитарок-привратниц, не обращающих на меня никакого внимания: обе они погружены в чтение, причем одна уткнулась в газету «Завтра», а другая — в «Московский комсомолец». Это, впрочем, абсолютно не мешает им по-дружески общаться между собой. Может, эти самые старушки, тогда на десяток лет моложе, работали и при Але — но уж тогда они точно читали что-нибудь другое. Прилавок Союзпечати — сейчас это книжный киоск — был и при моей сестре, а вот ларька с соками, печеньем и шоколадками тогда еще не существовало в природе.
Пассажирский лифт не работает, как и двенадцать, и десять лет назад, и я поднимаюсь вверх по лестнице.
Третий этаж весь блистает свежими красками — здесь недавно был ремонт. А вот обитатели третьего этажа в принципе остались такими же, как и прежде, — несчастные люди, но не в пижамах и застиранных халатах, а в своей собственной одежде. Они не больные — они просто не знают, как жить дальше, и эти чистые веселенькие стены защищают их не от жары или непогоды — нет, они укрывают их от всего враждебного им мира. Алю больше всего интересовал вопрос — как дать им силы жить дальше вне этих стен, как их этому научить? Но я — не Аля, меня больше волнует другое: почему они попали сюда, что в их в основном здоровых мозгах, умах, рассудках — называйте как хотите — не в порядке, раз они не справляются с жизнью за окном? Это же, кстати, будет темой моей диссертации («Нарушение механизмов адаптации у практически здоровых личностей в стрессовых условиях» — брр! Какое наукообразное название! Наконец запомнила!). В отличие от старшей сестры, я не верю, что могу чем-то существенно помочь своим пациентам. Такая уж у них планида, что им на роду написано пассовать перед жизнью: чуть что — и они уже поднимают лапки кверху. Я не могу ни передать им часть своей энергии, ни прожить за них жизнь. Только Аля, отъявленная идеалистка, могла верить в то, что может сама вдохнуть в них желание и умение жить.
Если третий этаж в принципе сохранился таким же, каким был при сестре, то пятый этаж перестроили полностью. В Алины времена туг находилось психосоматическое отделение — сюда поступали душевнобольные, у которых страдала не только душа, но и тело, и лечили здесь в основном последнее. В психосоматику переводили тяжело заболевших пациентов из психиатрических клиник, но в основном здесь лежали порезанные и поломанные алкоголики с белой горячкой, которых привозили на «скорых» со всей Москвы. Условия на пятом этаже были значительно более суровыми, нежели на привилегированном третьем: хорошо просматриваемые палаты без излишеств, мебель только в виде металлических коек, двери без ручек — они открывались при помощи специального психиатрического ключа, «гранки», который у каждого сотрудника дурдома всегда при себе, — словом, все как в обычной психушке.
Психосоматическое и стрессовое отделения составляли тогда единое целое, и заведовал этим целым тот самый пресловутый Сучков. По договоренности с Богоявленской ординаторов-психотерапевтов с третьего этажа на пятый забирали только «по служебной необходимости», но при желании такую необходимость всегда можно было выдумать.
Но новые веяния победили, и после капитального ремонта психосоматическое отделение ликвидировали, вместе с ним исчез и Сучков. На пятом этаже теперь тоже расположился Центр неврозов и стрессовых состояний, только по привычке кладут туда самых тяжелых пациентов. А заведует теперь всем этим тот самый Алексей Константинович Косолапов, что когда-то был наставником Али.
Первое мое впечатление от него было — очень усталый и пожилой человек. Я с удивлением узнала, что ему всего-навсего сорок шесть лет, и решила, что его состарили постоянные напряжение и ответственность. Впоследствии я узнала, что ошибалась: несколько лет назад он остался вдовцом с тремя детьми. Его обожаемая жена, сама терапевт-кардиолог, умерла от болезни сердца, которую современная медицина не лечит. Полгода Косолапов пил, а потом протрезвел и принялся зарабатывать деньги, чтобы тянуть детей — но таким, как прежде, он так и не стал. Вот и мой с ним первый разговор состоялся на бегу — он мчался куда-то к частному пациенту.