Этим роль государства и должна ограничиваться, а его вмешательство в экономику, в дела предпринимателей недопустимо. Но Левиафан приобретает полную самостоятельность, он властен над своими подданными, а они над ним нет. Отсюда выросла впоследствии концепция отчуждения, то есть отношения человека к государству (а затем и к общественному производству) как к чему-то ему чуждому.
Джон Локк (1632–1704) ещё более явно выразил значение частной собственности как основы общества, а также создал теорию разделения властей, согласно которой законодательная (парламент), исполнительная (правительство) и судебная власти противостоят друг другу, создавая «систему сдержек и противовесов». Такая система якобы не позволяет ни одной ветви власти усилиться и подчинить себе другие ветви. Эта теория Локка, не отвечающая действительности (власть в обществе всегда одна, речь может идти лишь о разделении её функций), положила начало буржуазному либерализму, ставшему основой европейского миропонимания и идеологии прав человека.
Эти идеи не просто высказывались философами, а стали основой общественного мнения стран Западной Европы. Национальным характерам европейских народов, особенно германцев и англосаксов, присущи индивидуализм, утилитаризм, юридизм (оценка всего с точки зрения закона, не считаясь с нравственностью), постановка прав личности выше прав народа и государства, жёсткая, подчас циничная рациональность. И всё это вылилось в три мифа, которыми европейцы живут и по сей день.
Три мифа европейского самосознания
Первый миф — это миф о рынке. Ещё основоположник политической экономии Адам Смит утверждал, что государство должно свести своё участие в экономической жизни страны к минимуму, всё остальное наилучшим образом устроит «невидимая рука рынка», которой он придавал почти божественное могущество. Общество чистых индивидуалистов или индивидуалистов, объединённых в корпорации, — это «открытое общество», регулятором которого выступает рынок. Однако в действительности рынок — это абстрактное понятие, которому в истории не соответствовало ни одно реальное общество.
Это Карл Маркс, для анализа товарного и в особенности капиталистического общества, рассматривал ни от кого не зависящего производителя, который, соткав 20 аршин холста, выходил на рынок, чтобы обменять этот холст на сюртук. Но если этот ткач выходит на рынок не один единственный раз, а регулярно, и если булочник печёт хлеб не вообще на продажу, а ориентируясь на жителей квартала, которые его продукцию покупают, то они уже торгуют своим товаром не вслепую. Тем более завод не будет производить прокатный стан на рынок, на неизвестного покупателя, который то ли объявится, то ли нет.
Рыночник — это одноклеточное существо, его идеология — это идеология мелкого буржуа, которого интересует только прибыль от его предприятия и которому чужды интересы государства. Его мировоззрение местечковое. Он всегда стремится раздробить крупные предприятия на мелкие. Завод с десятками тысяч работников кажется ему монстром, подлежащим расчленению, а подвальчик с тремя станками — идеальным предприятием, потому-то в центре его внимания — малый и средний бизнес.
Рыночная идеология разрушительна для экономики. Есть такой анекдот: создан универсальный растворитель, только неизвестно, в чём его можно хранить. Вот таким универсальным растворителем-разрушителем и является рынок.
На рынке главное — купить дешевле, продать дороже. Но тогда прав писатель Михаил Веллер, считающий идеальным агентом рынка вора (точнее, бандита). Он отбирает товар или деньги даром.
Рынок — это игра, всегда риск — и страх разориться, потерять работу, а значит, лишиться дома, купленного в кредит… Запад — это цивилизация страха.
Поскольку существуют деньги, рыночные отношения неизбежны. Но им нужно отвести лишь должное, отнюдь не главное, место в экономике. Как в технике трение неизбежно, но его надо свести к минимуму, так и в экономике сфера рыночных отношений должна быть минимальной. Но как для западного обывателя, так и для руководителей Международного валютного фонда, человеком можно назвать только того, кто востребован рынком, только он имеет право на жизнь.
Не случайно даже покойный папа римский Иоанн Павел II заявил: «Нет такому капитализму, который превратил в идолов рынок и прибыль, капитализму, который совершает те же коммунистические ошибки, не даёт развиваться достоинству личности, а отдельного человека расценивает просто как молекулу в социальном организме». Это — «атеистический потребительский капитализм», не учитывающий «вселенского предназначения человека». Да и вся история человечества — это стремление как-то цивилизовать, облагородить, одухотворить жестокий мир рынка.
Второй миф — это уже упоминавшаяся концепция «прав человека», которой европейцы (и власти, и рядовые граждане) привержены до фанатизма.
Но не всякий человек обладает «правами человека». Ещё Достоевский писал, что даже в Европе формально свободны все, но делать всё, что захочет, может лишь тот, у кого есть миллион. А человек, не имеющий миллиона, — это тот, с кем делают, что хотят.
Только такое общество «свободных людей» — для европейцев нормальное общество (хотя даже такой певец капитализма, как Джордж Сорос, признаёт, что это хвалёное «открытое общество» не имеет цели, и осуждает «рыночный фундаментализм»). Все остальные общества, где человек подчиняется воле коллектива или ставит благо государства выше личного блага, — «неправильные» и, по сути, не имеют права на существование. Но такой подход лишь обострил психологическую несовместимость Востока и Запада, в особенности России и Европы.
Третий миф — это основополагающее значение демократии в её специфически европейском понимании (законодательная власть у народного представительства, в котором торжествует принцип: «один человек — один голос»). Такое понимание «народовластия» почти гарантированно предопределяет засилье серости во властных структурах, вырождение правящих элит Запада.
Из математики известен так называемый «закон нормального распределения» (по «кривой Гаусса»). Применительно к обществу его можно истолковать так. Всегда и везде очень умных людей, как и полных дебилов, можно пересчитать по пальцам. Просто умных и просто глупых несколько больше, но тоже не так много. Подавляющее большинство людей — это средние люди, болото. Это не означает, что они плохие люди — ведь человек, не очень умный, может быть, например, гениальным музыкантом. Но в сфере политики демократия почти неизбежно приводит к господству демагогов (недаром эти слова — одного корня).
О том, что толпа (болото, чернь) бестолкова, непостоянна, неблагодарна, говорили едва ли не все известные умы, начиная с времён античности (или даже Библии). Подлинно народная власть не может быть властью народа, которая возможна лишь во времена общественной смуты. Народная власть — это власть, руководствующаяся коренными (а значит, не сиюминутными, какие только и может улавливать толпа) интересами народа, а потому она должна не зависеть от народа в его повседневной суете.
Демократия — это отрицание иерархии, которая органически присуща любому человеческому обществу. Впрочем, реально на Западе такой демократии, какой она представляется в мифе, нет, там царит скрытая олигархия, власть пресловутых «500 семей»…
Россия и Европа
У нас принято противопоставлять Россию и Запад. Но Запад неоднороден. Со времён «холодной войны» у нас многие считают первым врагом России США, оставшиеся после распада СССР единственной в мире сверхдержавой. Однако в действительности дело, видимо, обстоит иначе. США — наш вероятный противник, но, можно надеяться, до прямой схватки между нашими двумя странами дело и не дойдёт, в определённой степени американцам даже выгодна стабильная Россия (хотя бы для того, чтобы наши ресурсы не достались, например, Китаю). Философ Александр Зиновьев проницательно заметил: после распада СССР «глобализация и американизация — удар не столько по русской цивилизации, сколько по Западной Европе и западной цивилизации, начиная с эпохи Ренессанса» . При этом американизация как форма колонизации Европы началась даже не после распада СССР, а сразу же после Второй мировой войны.