- Чего расшумелась. Сиди тихо, иначе возьму твои письма и в помойку выброшу, поняла?
Девушка решила не искушать судьбу и успокоилась. Тем более, что она уже не раз пробовала стучать в стенку, однако, каждый раз убеждалась, что соседние камеры пусты. На недолгое время за стенку подселили уголовницу, а потом снова соседок не оказалось.
Однако, вечером София все-таки решила попробовать перестукиваться снова, ведь караул сменился, пришли другие люди. Но и в этот раз она убедилась в том, что соседние камеры пусты.
«Да, соседние камеры пусты, книги прочитаны на сто раз, а мне еще три месяца здесь сидеть, ждать… Малютка, ты бы хоть мамку ножкой попинал, а то совсем скучно».
В конце февраля в дом Бирюковых пришло письмо от Софии. Георгий Сергеевич прочел его и передал жене. Вздохнув, он сказал:
- Хотя бы у нее настроение более-менее бодрое.
- Да, хоть что-то положительное есть в ситуации. Знаешь, меня немного заботит, а как ребенка забирать будем? Наверное, придется в столицу ехать самим.
- Зачем же. В мае много военных из нашего гарнизона будет возвращаться из столицы в Москву, попросим кого-нибудь наиболее ответственного, он и заберет.
- Думаешь, без нас справятся? Все-таки, мне неспокойно, уж лучше я бы сама съездила за ребенком.
- Видно будет. Еще столько времени, зачем заранее загадывать? Посмотрим по ситуации, как лучше поступить.
Конец февраля. Мария Ивановна отдыхала на лавочке у дома после тяжелого трудового дня, как вдруг к ней подошел почтальон.
- Баба Маня, письмо пришло, - сказал он.
- Откуда? – выдохнула женщина
- Из столицы.
- Милок, прочти мне его, будь другом. Знаешь же, что я старая и неграмотная, сделай доброе дело.
Почтальон распечатал конверт и начал читать.
«Здравствуйте, мама! Соня передает вам пламенный привет. У меня все нормально. Знаю, вы будете меня критиковать, но прошение о помиловании я писать не стала. Убеждения не позволяют. Надеюсь, у вас все более-менее нормально. Частенько вспоминаю Алексея, сходите, если есть возможность, в церковь, поставьте свечку за упокой души, а то у меня такой возможности нет.»
Дойдя до второго абзаца, почтальон замялся и сказал:
- А здесь та самая девушка пишет, чтобы кто-нибудь прочел вам письмо, ведь вы это сами сделать не можете.
- Спасибо тебе, спасибо огромное, никогда твоей доброты не забуду! – сказала Мария Ивановна, - Бедные мои детки, Соня с Алешенькой, зачем же вы так сделали? Лучше бы в деревню ко мне ехали и жили спокойно, дом большой, места бы хватило.
Письмо, отправленное мадам Пуф, тоже не оставило классную даму равнодушной. Анна Игоревна, прочитав письмо от Софии, слегка вздохнула, отложила письмо от своей бывшей воспитанницы и даже вытерла слезу, которая случайно скатилась по ее щеке.
И снова наступил новый день, с единственной разницей, что для Софии все дни слились в один бесконечный. Девушка сидела за столом, держала в руках книгу, однако, думала совершенно не о произведении.
«Не могу сейчас читать…» - думала София, - «Вчера так хорошо было, ни о чем не думала, письма написала, а сегодня опять все снова началось. Опять те же вопросы: тем ли путем шли и за то ли боролись? Да, шли тем путем, да, боролись верно. Но последнюю тень сомнения отогнать все равно не могу. Наверное, оно останется со мной на все эти месяцы. Правильно ли я прожила свою жизнь? Да, правильно. Да, могла бы начать борьбу и раньше, но так сложились обстоятельства. Все совершенно верно, до смерти матери была одна Соня, а в августе месяце на смену той Соне появилась другая. Грустно, что той, новой Соне, было отпущено всего два года. Ну что же поделать, ничего не поделаешь.»
Девушка отложила книгу, посмотрела вдаль. Окно камеры выходило на какую-то стену. София перевела взгляд чуть левее – другая стена.
«И вот в Шлиссельбурге так было бы. Так что все правильно, ничего страшного в смерти нет. Так, переход из одного состояния в другое… А вот по тебе, малютка, я скучать буду. Но ничего, тебя хорошие люди воспитают.»
София продолжила чтение.
Середина апреля. На улице начинается весна, ребенок у Сони уже активно толкается, а это означает то, что совсем скоро он родится и совсем скоро приговор приведут в исполнение.
«И все равно, я поступила правильно, что не писала никаких прошений. Заявление о том, что беременна – сделала, это мой гражданский долг, а писать всякие прошения, чтобы все равно через пару лет помереть от чахотки в Шлиссельбурге - это только себя не уважать».
Дверь камеры отворилась. В камеру вошел комендант крепости и другие люди, некоторых из которых София видела впервые.
«К чему все это?» - подумала девушка.
- София Львовна, высочайшая милость пришла, приговор вам изменен. Смертная казнь заменена вечной каторгой, - сказал он и вышел.
София была в полном шоке. Мысли мгновенно пролетели в голове:
«Значит, еще не все окончено. Надежда осталась. Хотя какая это надежда, так, отсрочка неминуемой гибели. Еще никто не покидал этот остров живым. Но мало ли, может, другие люди продолжат наше дело, все изменится, и я еще увижу свободу», - подумала девушка.
Наступила ночь, однако, София все равно не могла заснуть. В голове до сих пор звучал голос коменданта крепости. Параллельно с этим в голове вихрем проносились мысли:
«Как жить дальше? Что будет? Куда теперь? В Шлиссельбург? Надолго ли? Будет ли еще одна замена приговора или он уже окончательный? Как долго можно протянуть в крепости на Ладоге? Что делать? Чем заняться в крепости? Как не сойти с ума от этих четырех стен?»
Не найдя на эти вопросы ответа, София так и просидела до утра с пустым взглядом без сна.
Двадцатые числа апреля. Прошло несколько дней с того момента, как София узнала, что ее ожидает вечная каторга в Шлиссельбурге. Девушка немного привела в порядок мысли, освоилась с новым положением и решила попытать счастья, поперестукиваясь с кем-нибудь. По предположениям Софии, к ней за стенку кого-то подселили. Девушка надеялась, что этот кто-то – политический и что она сможет узнать какие-то новости с воли.
- Кто здесь? – простучала София в стену.
- Анна.
- За что попала?
- За разбой.
София огорчилась. Ведь поговорить толком с той самой Анной ей было не о чем. Вдруг она услышала ответный стук:
- А кто ты и за что попала?
- Политическая, - ответила София. Ей не очень хотелось дальше вести беседу.
- У политической имя и фамилия есть?
- София Собольникова.
Если бы София знала, как дальше разовьются события, она бы ни за что начала эту беседу. Начался конфликт сначала в перестукивании, которое становилось все громче, а потом уже и в словесной перепалке.
- Да как таких как ты вообще земля носит? Убийца проклятая!
- А ты думаешь, что сама лучше? Скольких людей ограбила? А сколько на тот свет отправила? А хозяин, у которого ты работала, разве в чем-то виноват, кроме того, что свое богатство от тебя не спрятал? Я, может быть, доброе дело сделала и пострадала без вины, в отличие от тебя, уголовницы.
- Да лучше быть пять раз уголовницей, чем убийцей.
Неизвестно, чем бы закончился эта перепалка, если бы в камеру не вошла охрана, которая заломила девушке руки за спину и повела куда-то по коридору.
«Куда? Почему? А этой поганке все с рук сойдет?» - в истерике думала София и пыталась вытереть слезы плечом.
- Куда вы меня ведете? – плача, спросила девушка.
- Куда ведем, куда ведем… Куда надо, туда и ведем. Разоралась на всю крепость, устроила базар. Чтобы сидела молча, приду – проверю.
Софию привели в карцер и закрыли за ней дверь. Девушка осталась в полутемном помещении и начала рыдать с новой силой.
«За что? Надолго? А ведь это та самая Анна во всем виновата, если бы не она – я бы не разоралась на всю крепость», - подумала девушка.