1 июня София, как обычно, сидела во дворе госпиталя. Вдруг она увидела донельзя знакомый силуэт, который прошел по улице.
«Неужели Елагина?» - подумала София и, несмотря на то, что была только в сорочке, вскочила и выбежала на улицу.
«Елагина!» - очень хотелось крикнуть Софии, но она понимала, что это может быть очень глупо, мало ли, вдруг Эмилиана находится на нелегальном положении.
- Мадемуазель! - крикнула София. Девушке хотелось догнать Эми, но она понимала, что не может быстро идти и вряд ли догонит подругу.
«Поняла или нет, что это ей?» - подумала девушка и крикнула уже на немецком, - Fräulein erinnern Smolny? Vixen schnell nicht ausgeführt werden kann, warten.*
Но и кричать Софии было тяжело, поэтому девушка начала задыхаться. София подошла к забору госпиталя, оперлась на него обеими руками и, тяжело дыша, закрыла глаза.
«Сейчас если в обморок снова упаду, надеюсь, кто-нибудь из прохожих догадается, что раз я раздета, в одной сорочке, то, значит, из госпиталя, и отнесет меня обратно», - подумала София.
Но девушке повезло, в обморок София не упала. Девушка, понимая, что у нее пропали последние силы, села на землю, закрыла глаза и, тяжело дыша, обхватила голову руками и попыталась усилием воли снизить пульс до более нормального уровня.
«Идиотка, зачем так кричать было», - подумала София, - «И поделом мне, сама виновата».
* Фройляйн, помните Смольный? Мегера быстро бежать не может, подождите.
Когда Эмилиана обернулась, София чуть было не задохнулась от счастья. Скоро Эмилиана вела Софию к воротам госпиталя и девушка вдруг начала плакать. Периодически плач прерывался кашлем. Вдруг София будто очнулась:
- Ты это, не обнимай меня, я чахоточная. Обострилась, зараза, после того, как меня расстреливать водили. Ты только представь, все уже, к стенке поставили, выстрел, а корсет спас. Но ранение тяжелое, никак не заживает, пули, в основном, в корсет попали, а вот одна навылет прошла. Кажется, даже легкое задето. И дышать тяжело, и сил никаких нет, и чахотка для полного счастья… Вот выбираю, в каком платье хоронить меня скоро будут. Потому что да, 8 мая все обошлось, но, видать, это отсрочка была на неопределенный период времени, сдохну я скоро…
София вытерла слезы и продолжила:
- Нельзя плакать, а то еще хуже сейчас будет. Я не так давно лежала, вспоминала прошлые дни, думала, что было бы очень хорошо тебя хоть увидеть, а то практически с выпускного не виделись. Ты как освободилась-то, я ж без сознания тогда была, после родов.
Более-менее приведя пульс в норму и наладив дыхание, София продолжила:
- А чем ты сейчас занимаешься? Куда подалась? У меня же трагедия теперь, не знаю, как жить дальше… И по-старому не могу жить, и по-новому не знаю как… По-старому я не могу без Алеши, без Саши… А по-новому я вообще одна осталась, как березка в поле. Так мало того, что одна, так еще и больная березка, - София задумалась, - Да чего я размечталась, все гораздо проще, подохну я скоро и даже не придется думать, как дальше жить. Хоть одна проблема решена будет.
Услышав то, как подруга ее успокаивает, девушка ответила:
- Очень хочется верить, что все будет благополучно, все-таки, сам профессор меня курирует. Но все равно, сомнений слишком много, мучат они меня периодически. Хочется верить, что и чахотка пройдет, и раны закроются, но вот не всегда получается. Пытаюсь забыть все, что было, да как такое забудешь… Ни дом предварительного заключения на Шпалерной, ни Петропавловку, ни Таганку, уже не забыть, наверное.
Девушка вздохнула, снова вспомнив Таганку, и добавила:
- Хорошо, Эми, раз ты на нелегальном положении, обещаю забыть Эмилиану Елагину, она же Анненкова. Врангель я никогда и не знала. Если что, то найти меня можно у Емельяновых или у Бирюковых. Либо в родительском доме. Либо на кладбище, - София засмеялась и сказала, - Хотя нет, шучу, последний вариант, наверное, отпадает. Рановато еще.
Прошло около месяца. Ко второй недели июня Софию наконец-то выписали из госпиталя. Раны более-менее затянулись, а лечить чахотку, по мнению профессора Козлова, нужно было не в Москве, а в том же Крыму или за границей. За пару дней до выписки к Софии приходил Геннадий, принес новое платье, взамен испорченного.
- Как мне дальше жить? – вдруг спросила девушка Геннадия.
- Если хочешь – иди к нам в семью работать гувернанткой, - предложил он.
- Да никогда, - ответила София, - Если уж на то пошло, то со своими детьми я должна заниматься, а не с чужими. Жить мне есть где, да, родительский дом Бирюковы сдают, даже счет в банке открыли и деньги туда перечисляют, вроде как моим детям на будущее, а вот особняк Емельяновых пустует.
- Соня, в чем проблема? Идешь в полицию, снова получаешь паспорт на имя Софии Собольниковой, как-нибудь решаешь вопрос с родительским домом и живи себе дальше, как жила.
- Ага, придумал тоже, - ответила девушка, - Да, приговор в исполнение приводили, мне повезло, однако, я совершенно не хочу снова под надзор полиции попадать, филера приставят наверняка, будет мне на нервы действовать. Да ну его, лучше сделаю себе поддельный паспорт и буду жить на нелегальном положении.
София попрощалась с Геннадием, вышла из госпиталя и пошла делать себе новый паспорт. Вскоре став обладательницей документа на имя Лучниковой Арины Игнатьевны, девушка пошла обустраиваться в особняке Емельяновых.
«Предопределена судьба у жильцов этого дома, как ты ни крути, но и здесь мистика», - подумала девушка, - «Все, кто здесь жил, умерли. А я теперь не знаю, как дальше жить. То ли мирной жизнью, то ли прежней…»
На следующий день, оформив себе поддельный аттестат из малоизвестной школы Осташковского района – честно получать аттестат и снова сдавать экзамены девушке не хотелось, София устроилась на работу в Московский университет на кафедру химии – знаний было предостаточно, некоторых молодых преподавателей можно было учить, не говоря уже о студентах.
На работу Софию взяли легко. Заведующий кафедрой задал девушке несколько нелегких вопросов, на которые София дала блестящие ответы, и предложил ей выходить на работу с сентября. Обрадованная София пошла в особняк Емельяновых, где она снова обосновалась, в той самой комнате, где раньше жили и Алексей, и Александр, поплакала немного над своими ныне погибшими дорогими ей людьми и решила спокойно ждать начала учебного года.
«Надеюсь, Эми была права и я не помру от чахотки так уж быстро», - подумала София, - «Мамочка моя бедная прожила ведь столько лет, периодически болея, может, и мне повезет»
У девушки было достаточно денег, чтобы дожить до сентября, не работая, на крайний случай оставался нетронутым родительский счет в банке. София же решила пока не работать – надо было восстанавливать силы.
В один из дней июня София заносила в Московский университет оставшиеся документы.
- Справку еще надо о политической благонадежности, - сказал профессор Иваницкий.
- А без нее никак? – замялась София, - Я тут уже давно, лет пять назад, по глупости с одной компанией всего один день пообщалась, в тот же день нас в полицию возили, за разговоры о том, нужен ли царь России, я не уверена, дадут ли мне ее.
- Мадемуазель Лучникова, подождите пару минут в коридоре, - сказал профессор Софии.
Девушка вышла в коридор. Сквозь закрытую дверь было слышно, как профессор советовался с коллегой.
- Да я практически уверен, революционерка это, то ли бывшая, то ли действующая, - говорил Иваницкий, - Да сто процентов вероятности. Раз она так засмущалась, когда речь о справке зашла, то иначе быть и не может. Ну и посудите вы сами, откуда у молодой барышни, которая окончила какую-то школу в захолустье, могут быть такие познания по химии? Я уверен на сто процентов, и аттестат у нее поддельный, и фамилия ненастоящая, и вообще, такое чувство, что я ее где-то уже видел. Может, в газете предполагаемый портрет ее печатали, может, еще при каких-то обстоятельствах, не помню уже. Так что, коллега, будем закрывать на все глаза и брать ее на работу без справки?