- Ну что, София Львовна, похоже, зря вас тогда оправдали. Так бы на пять лет съездила в Забайкалье, а теперь явно так легко не отделаешься. И чего же тебя в террористки то потянуло?
- О чем вы? - недоуменно спросила София
- Она еще и невинную овечку из себя строит, - усмехнулся следователь, - Вашу фамилию, мадемуазель, нашли в списках нелегальной революционной организации, которая готовила очередное покушение на Императора. К превеликому счастью этому взрыву не довелось состояться, охранка сработала четко и профессионально. Петербургские злодеи задержаны, вы последняя, кто до сегодняшнего дня был на свободе. Так что искренне советую вам сотрудничать со следствием и тогда, возможно, все будет не так печально, как может быть.
- Я готова рассказать абсолютно все, но я ни в чем не виновата.
- Не виновата она! А кто в столичном участке четверо суток просидел?
- Так меня же отпустили, потому что поняли, что я ни в чем не виновата!
- На явке, которую вы посещали, был список участников. Напротив вашей фамилии было написано “бомбистка(?)”.
София не знала, что ответить. Говорить о том, что она знала о готовящемся покушении и молчала, девушка не могла - не могла подставлять ребят и не хотела поехать в Сибирь за недоносительство. Что-то другое она не могла придумать.
- Возможно, мне хотели предложить стать бомбисткой, только на основании того, что я дочь Льва Пантелеймоновича, но так и не сказали. Во всяком случае, я бы не стала принимать участия в таком гнусном деле.
- Яблоко от яблони… - начал следователь, - Хотите повторить судьбу отца? Вы же еще совсем юная девушка, вся жизнь впереди, зачем ее так себе портить?
Следователь выдержал паузу.
- Однако, то, что вы посещали эту явку, не подлежит никакому сомнению. В бумагах, найденных при обыске, ваша фамилия фигурировала не раз и не два. Вас видели возле явки наши сотрудники. Да и сам факт того, что вас уже не первый раз привозят в участок, тоже о чем-то говорит. Не волнуйтесь, все остальное докажем, это всего лишь вопрос времени. Так что не стоит упрямиться, расскажите всю правду, тогда можно будет надеяться на снисхождение суда.
София молчала. Ситуация была действительно очень серьезной и девушка не знала, что сказать. Выдавать товарищей она не хотела, ведь даже рассказав всю правду, ответственности ей было не избежать. Поэтому София решила пойти в отказ.
- Господин следователь, я ни в чем не виновата, однако, доказать это не могу. Что-либо говорить не хочу, так как это мне не поможет. Поэтому у меня только одна надежда – на ваше объективное расследование этого дела. Так же прошу быть снисходительным, потому что я беременна на шестом месяце.
- Ничего себе, куда мир катится, институтки беременные ходят! Да вашу мадам вообще нельзя было допускать до руководства институтом, как она всех пораспустила!
- Попрошу быть более корректным, я была замужем и мой муж погиб. Поэтому ребенок вполне мог появиться. Не стоит так иронизировать.
- Во всяком случае, это вопрос не ко мне, а к доктору. Да и данный факт может вам помочь только на суде, и то, совершенно это не гарантирую.
На следующий день Софию осмотрел врач и подтвердил слова девушки. Однако, данный факт совершенно не помог ей. София все равно находилась в доме предварительного заключения, смотрела в небо сквозь зарешеченное окно одиночной камеры и периодически думала о подругах, которые остались в институте. По обещаниям следователя, до суда Софию никто выпускать не собирался, а после суда – тем более.
Прошла неделя. И вот уже 17 февраля, неделя, проведенная в одиночке. К Софие не пускали никого на свидание, хотя, по слухам, Георгий Сергеевич несколько раз просил об этом. Вдруг дверь камеры отворилась, и Софию снова отвели в кабинет следователя.
- Ну что, София Львовна, расследование дела уже близится к завершению. Может, все-таки хотите дать какие-нибудь показания? Что вы делали на той квартире?
- Мне нечего сказать. Я на квартире не была, в собраниях кружка участия не принимала и уж тем более, к готовящемуся покушению никакого отношения не имела. Фамилия моя могла оказаться в списках только по одной причине: зная моего отца, участники кружка хотели пригласить меня к ним, но так и не сделали это по какой-то причине. Вот и все, что я могу сказать.
- Ох, София Львовна, вы только делаете себе хуже. Сейчас у вас последний шанс признаться во всем до процесса. Потому что сегодня вечером вы поедете в столицу на суд.
София была шокирована. В столицу, на суд. А потом куда? В Сибирь или сразу в Шлиссельбург? И как она будет писать из заключения Бирюковым, если права переписки у нее нет и вряд ли появится. Все эти мысли промелькнули в голове девушки, но она усилием воли заставила себя успокоиться – ведь волноваться нельзя, это вредно для ребенка.
- Понятно. В столицу так в столицу, - спокойно ответила София.
- Ох, не понимаете вы всей тяжести вашего положения. Процесс 1881 года помните? Процесс 17-ти? Процесс 14-ти? Не хочу вас пугать, но ничего хорошего вам не светит.
- Понятно, - все равно так же спокойно ответила София.
Тюремная карета остановилась возле дома предварительного заключения на Шпалерной. София была крайне уставшая, дорога в вагоне, который позже назовут Столыпинским, а потом в карете ее крайне измотала. Не зря беременным не рекомендуются поездки.
«Ну что, малютка, терпи», - обратилась София к своему будущему ребенку, - «Мамка тебя заранее любит. Интересно, ты родишься на свободе или где-нибудь в застенках?»
Софию отвели в одиночную камеру. Перестукиваться она не умела, да и не хотелось. Девушка без сил упала на койку.
«Надо отдохнуть до завтра, чтобы достойно выглядеть в суде», - подумала София, засыпая.
И вот Софию привели в зал суда. Но в этот раз все оказалось совсем не так, как тогда в Москве. Доказать свою невиновность девушке никак не получалось.
«Да что же это за такое, ничего же не делала, а прокурор просит 20 лет каторги», - подумала София.
Наконец, суд удалился для вынесения приговора.
- Соня, вы не волнуйтесь, подавайте кассацию, делайте упор на то, что беременная и про малолетство свое не забывайте, - попыталась успокоить девушку Юлия.
«Ага, не волнуйся, как тут не волноваться, когда вероятность вернуться в Москву стремится к нулю», - подумала София.
Наконец, был оглашен приговор:
- <…> Собольникову Софию Львовну, 17 лет, признать виновной в участии в подпольном революционном кружке и, учитывая смягчающие обстоятельства в виду ее малолетства и беременности, приговорить к пяти годам каторжных работ… <…>
«Ничего себе!» - подумала София, - «Вот так ни за что ни про что наши суды невиновных людей в Забайкалье отправляют! Да, прав был мой отец, бардак у нас в стране творится… Хорошо, что не в Шлиссельбург, оттуда точно дороги обратно нет. Да еще говорят, что решения особого присутствия правительствующего Сената обжалованию не подлежат… Ну что, значит, будем писать прошение о помиловании. Вообще, бред какой-то. Вот так, ни за что, ни про что, за чай и разговоры и в Читу на пять лет!» - не унималась София в своих мыслях уже снова в доме предварительного заключения на Шпалерной.
В тот же день София изъявила желание подать прошение о помиловании, так как кассацию на решения особого присутствия правительствующего Сената подавать было не положено. Следователь выдал девушке образец. От формулировок в этом документе Софие чуть было не стало плохо.
«Что? Я такое писать не буду! Какое еще «горькое раскаяние овладело мной»? «Понимая ошибочность этой деятельности», «совершенно утратил сознание исторических прав и обязанностей», «совесть была омрачена туманом»? «Нет для меня прощения», «не для оправдания пишу, а взываю к милости»? Я так унижаться не буду. Уж лучше в Забайкалье на 5 лет!» - пронеслось в голове девушки.