- Спасибо большое, - сказала София, - Я что-то погорячилась, ничего писать не буду.
- И сейчас раскаяться и признать вину не хочешь? – услышала она в ответ.
- Еще раз повторяю, я ни в чем не виновата. Забайкалье так Забайкалье, спасибо, что не на барже вверх по Неве до Шлиссельбурга. Ничего страшного, и вне европейской части России люди живут, там тоже Российская земля.
- Вот дура, ее на каторгу отправляют, а она радуется. Пиши прошение, потом сто раз пожалеешь, что заупрямилась.
- Не буду я ничего писать, еще раз говорю, я погорячилась, когда сказала, что хочу такое написать. Не догадывалась, что такой документ из себя представляет. Когда этап?
- Когда родишь. Еще не хватало, чтобы это произошло где-нибудь в вагоне. А ребенок в приют пойдет. Ну, или если твой опекун захочет, то может к себе забрать.
София вернулась в камеру. Мысль о том, что в Забайкалье она поедет одна, без ребенка, ее расстроила гораздо больше, чем обвинительный приговор. Уж какой нежданной эта малютка не была, но София очень ждала появления его или ее на свет.
На следующий день, 20 февраля, София все так же находилась в доме предварительного заключения на Шпалерной и смотрела в окно. Девушка сидела и думала, все ли было сделано правильно в последнее время и есть ли то, о чем она жалеет.
«Да, все было сделано правильно. Я не сделала ничего, о чем бы могла пожалеть. Все поступки были продиктованы исключительно совестью или внутренними убеждениями. А приговор – исключительно на совести суда. На это я повлиять никак не могла».
София вспомнила Ваню, родителей.
«Интересно, поддержал бы меня отец, узнав, что я делаю? Наверное, сказал бы, что зря я была неосторожна. Ну тут уже ничего не поделать, все приходит с опытом, а его у меня совсем немного. Теперь же надо просто смириться с ситуацией и жить дальше. Не только в Москве люди живут, привыкну».
Прошло три дня, на дворе 23 февраля. София сидела на койке, смотрела в решетчатое окно на заснеженные пейзажи и вспоминала своих подруг по институту, классных дам и начальницу института.
«Скажи мне кто-нибудь две недели назад, что я больше не вернусь в институт – я бы не поверила. А теперь сижу здесь как не пойми кто и жду не пойми чего».
Вдруг дверь в камеру отворилась, вошел жандарм и сказал:
- Ну что, София Львовна, радуйтесь, вам пришло помилование!
- Так я же не подавала прошения! – воскликнула София.
- Я просто передаю то, что мне сказали. Ввиду малолетства и беременности каторгу вам заменили на ссылку под надзор полиции обратно в Москву. Будете еженедельно отмечаться в участке, нарушите порядок – поедете на пять лет в Забайкалье. Так что готовьтесь к возвращению.
Жандарм вышел. София не знала, как реагировать на подобное известие.
«Нет, конечно, спорить не буду, лучше в Москву, чем по этапу. Но как я Бирюковым в глаза буду смотреть? Надо будет как-нибудь вернуться в родительский дом, разгребу помаленьку снег и буду обживать избушку», - подумала она.
25 февраля жандармы привели Софию в дом Бирюковых. Эта поездка из Петербурга в Москву была немного легче предыдущей, хотя бы потому, что девушка возвращалась не в Столыпинском вагоне, а обычном, разве что сопровождали ее два служителя закона, что привлекало к себе огромное внимание. Пассажиры косились на необычную компанию, а некоторые даже приходили специально посмотреть на это, как будто везли не обычную молодую женщину 17 лет, а какого-то невиданного зверька. Девушка долго и в красках представляла себе предстоящую встречу с опекуном и думала, что именно скажет при встрече, но так и не смогла подобрать слова, которые по ее мнению были бы уместны.
Уже в Москве жандармы вывели Софию из вагона, посадили в заранее приготовленную карету, как будто ждали важную персону, довезли до самого дома опекуна и сдали с рук на руки Георгию Сергеевичу. Бирюковы, похоже, были в курсе всех событий, поэтому ни о чем не спрашивали девушку и ничего ей не говорили, дав возможность маленько прийти в себя.
Сказать, что София была в совершенном шоке от всего происходящего – значит, ничего не сказать. Первое время девушка практически ни с кем ни о чем не разговаривала и даже не было сил плакать. Через некоторое время София все-таки смогла от души прореветься, после чего ей стало гораздо легче.
«Как мне дальше жить?» - думала София, сидя в своем уголке в мезонине, - «Нельзя сидеть на шее у Бирюковых, надо искать работу. А кто меня сейчас возьмет без образования, политически неблагонадежную и в положении? Правильно, никто. Ладно, подожду немного, если никаких идей в голову не придет, попрошу Георгия Сергеевича устроить куда-нибудь на работу»
Спустя некоторое время все-таки произошло то, чего так боялась София: Георгий Сергеевич спросил ее, что же случилось на самом деле. Девушка честно рассказала все, как было, начиная с черной кареты за окном, которую она случайно увидела, сидя в классе и недоумевала, за кем она приехала, и заканчивая приездом в Москву.
- Соня, самое главное, ты не волнуйся, - сказал ей Георгий Сергеевич, - Все будет хорошо. Постарайся забыть все, что произошло. В мае спокойно родишь ребенка, а ближе к осени съездим в какую-нибудь школу, наверное, в селе, подальше отсюда, я договорюсь, чтобы у тебя приняли экзамены и выдали документ об образовании. А потом устроишься работать учительницей, или кем ты там хотела быть, я уж не помню.
Можно сказать, что у Софии с плеч упала гора. Она долго благодарила своего опекуна, а потом поняла, что можно быть спокойной, все обязательно будет хорошо.
Однако все было не так, как думала София. Буквально к вечеру этого же дня из института в дом Бирюковых приехала одна из пепиньерок и просила передать слова начальницы института о том, что в институт уже приезжала полиция, настойчиво попросила принять девушку для учебы обратно, чтобы она не поддалась тлетворному влиянию в гимназии или вечерней школе, поэтому, если опекун не слишком против, то он может привозить свою подопечную обратно на учебу.
Однако Георгий Сергеевич знал, что София в положении, поэтому решил поехать с девушкой в институт вместе, чтобы переговорить с начальницей.
- Мадам, - начал мужчина, - Я не против, чтобы София училась в институте, я только за, но вот только моя подопечная в положении. Возможно ли, чтобы она в положении обучалась в этих стенах?
Сначала начальница удивилась, а потом, вспомнив визит полиции, сказала:
- Пусть учится.
Вернувшись к Софии, Георгий Сергеевич сказал:
- Все, Соня, тебя готовы взять обратно, насколько я понимаю, тебе подкорректируют учебный план, чтобы ты могла не ходить на танцы, так что веди себя прилично и учись хорошо.
Огорченная девушка пошла в дортуар. София была рада видеть подруг, однако, ей было очень горько от того, что она снова в этих стенах, а не в доме опекуна, только, на этот раз, еще и полиция не на ее стороне, они ее отправили сюда учиться, а переубедить полицию было бы в разы сложнее, нежели Георгия Сергеевича.
Не сказать, что девушка была счастлива от мысли, что вернется обратно в институт. Конечно, она немного скучала по подругам, но, вернувшись в Москву, учиться там ей хотелось гораздо меньше, чем сидя в одиночной камере в столице на Шпалерной улице. А после того, как Георгий Сергеевич был готов помочь ей окончить сельскую школу, возвращаться снова в стены Смольного желания практически не было. Но София не была готова огорчить еще больше своего опекуна, поэтому не стала ничего говорить. Да и перспектива еженедельно отмечаться в участке и бояться, что тебя заберут в Забайкалье, не радовала девушку. В институте же от этого она была бы избавлена.
«Да, как ты ни крути, права была Мария Емельянова, пепиньерка бывшая и революционерка, когда говорила, что нам ни в коем случае нельзя покидать институт, будь то увольнение или отчисление. Тогда ее слова про то, что мне грозит поселение, я не восприняла всерьез. Интересно, а где она сейчас сама?» - подумала София.