«Ну да, темные глаза, средний рост, темные волосы… Вряд ли этот портрет поможет им в поисках. Но в столицу точно соваться нельзя, а то что это я удумала, самой ехать навстречу проблемам…»
Отлежавшись, София поехала в дом своих опекунов – девушка соскучилась по дочери и догадывалась, что скоро вряд ли ее увидит.
Предновогодние дни. Украшается елка, все в предпраздничных хлопотах. София лежала в своей комнате наверху и не спускалась – не было настроения. Вдруг до ее ушей донесся разговор Бирюковых внизу.
- Мне кажется, та девица с портрета в газете похожа на Соню, - говорил Георгий Сергеевич, - Не стопроцентное попадание в образ, но что-то уловить можно.
- Зря ты на человека наговариваешь. Молодых женщин среднего роста с темными глазами и волосами по стране полным-полно. Куда Соне было ехать в ее состоянии, если она из комнаты практически не выходит – настолько плохо человеку.
- Может, после взрыва ей и плохо, мы же не знаем. Да, я очень хочу верить в лучшее, но сама же понимаешь, что скоро будем воспитывать двоих детей. Заберут скоро Соню.
- Плохо, чтобы дети росли без матери. Вон как Соня осталась без Катерины – сразу совершенно изменилась. И дальше начала меняться не в лучшую сторону. А тут с детства сиротами будут.
- Да, еще двоих детей тяжело поднимать будет. Но не в приют же отдавать, там вообще ничего хорошего не будет.
- Слушай, а почему ты так уверен, что Соню заберут? Может, она окончит Смольный и будет сама заниматься своими детьми. Может, даже за Сергея замуж выйдет.
- С Сергеем она окончательно рассталась. А то, что заберут, я вижу. Помнишь, вчера ходили все вместе в парк – как она от городового шарахнулась, который всего лишь хотел сказать, что она рукавицы на лавочке забыла.
- Помню. Но, может быть, это у нее от прошлых встреч с полицией осталось? Не любит теперь никого, кто мундир носит.
- Я очень хотел бы верить, что это так. Но, сказать по правде, пусть бы ее арестовывали не из нашего дома, чтобы слухов поменьше было. Кстати, вторая их выпускница, Елагина, с которой Соня вместе каникулы в участке проводила, уже дней десять, если не больше, как арестована.
Тем временем, София горько плакала наверху – если уж Бирюковы о чем-то догадываются, то охранка уже точно вышла на след. Арест – только дело времени.
Прошел Новый год. София проводила каникулы совершенно пассивно, не так как в прошлом году. Девушка практически целыми днями сидела дома и вышивала либо читала книги.
«Вот странно как все складывается. Прошлые новогодние каникулы я проводила в Петербурге. В эти каникулы я совсем никуда пойти не могу. И плохо себя чувствую, и с филером видеться не хочется. Вчера с Юленькой гуляли, так он практически в открытую на нас пялился. Так и хотелось подойти и сказать: не стесняйся, друг мой, подходи поближе. Да и в институт скоро. Этого тоже совершенно не хочется. А бросать учебу нельзя, сразу поползут слухи».
Так же не прибавляло оптимизма Софие известие о том, что Эмилия находится в полиции. Девушка как никогда чувствовала, что дохаживает последние деньки на свободе.
- Вот, Юленька, скоро ты свою мамку не увидишь, - сказала как-то София дочери, - Сначала на учебу, потом в Третье отделение. А потом в суд. Будешь дочерью преступницы расти. Как тебе такая перспективка?
Девушка даже не догадывалась, что это практически пророческие слова. Ведь скоро каникулы кончатся и расставание с дочерью неизбежно.
Все дни этих каникул девушка проводила так же тихо и спокойно: прогулки с дочерью, чтение, вышивка.
«Да, навышивала я много чего…» - думала София, - «Много памяти тебе будет о мамке, Юленька…»
- Слушай, Юленька, сейчас мамка тебе хоть о себе маленько расскажет… А то не увидишь больше ее, а так хоть что-то краем уха услышишь, - София задумалась, - Не запомнишь ты ничего, но в этом нет ничего страшного. Бирюковы расскажут еще все и не раз.
София села возле кроватки и начала рассказ:
- Родилась твоя мамка 8 мая 1868 года. В семье любящих родителей, которые вступили в брак, несмотря на все протесты общественности. Офицер Лев Пантелеймонович Собольников случайно встретил в Твери и влюбился с первого взгляда в мещанку Шипомалову Екатерину Сергеевну. Родители моего тятеньки были против этого брака, так как считали, что негоже офицеру связывать свою жизнь с мещанкой, а родители маменьки были уверены, что поматросит и бросит военный красивую, но чахоточную девушку. Однако, несмотря на все протесты, брак был оформлен. Маме было 17 лет, тятеньке – 18. Мотались они по гарнизонам, пока, в конце концов, не купили себе домик в Москве. Но вот как получилось – только купили дом, как дали моему тятеньке служебный домик с уютным мезонином. И поселились там мама и папа. Долго у них не было детей, родилась Соня уже когда маме был 41 год. Мама с тятенькой долго ждали ребеночка, и вот, наконец. родилась Соня. Нетрудно догадаться, что уже не было в живых ни бабушек, ни дедушек, да и не хотели они знаться с новоиспеченной семьей.
Росла Соня счастливо. Мы с родителями ходили на природу, в походы, с ночевкой. Когда мама болела – гуляли вместе с тятенькой. Учила меня мама самостоятельно, не доверяла этого приглашенным учителям или школе. Научила меня немецкому, французскому, а благодаря одной женщине я научилась виртуозно материться по-немецки. Анной ее звать. Но не столь важно.
С родителями мы часто ездили на отдых. Селигер, Крым, Кавказ… Мама не всегда себя хорошо чувствовала, поэтому часто ездили на воды лечиться. Однажды мы ездили в столицу. Там было очень красиво. Мы жили на Невском проспекте в гостинице, много гуляли… Второй раз после этого я видела столицу только в прошлом году, вернее, не я одна ездила, а мы с тобой вдвоем там были. Ну и третий раз я тоже была в Петербурге, правда, в тот раз я совершила увлекательнейшую экскурсию по застенкам нашей столицы, а города не видела совершенно.
Еще у меня было много игрушек. Мишки, зайцы, куклы… Машинки. Я очень любила машинки, наверное, гораздо больше, чем все остальное. Мама с тятенькой считали, что у девочки должны быть всякие игрушки, а не только куклы.
В детстве я говорила, что хочу стать женой. Всегда, когда меня спрашивали, кем я буду. Когда вырасту, я неизменно отвечала: выйду замуж и буду женой. Когда я немного подросла, мама начала рассказывать мне, что кроме этого можно еще и получить профессию. Я долго не могла решить, кем хочу быть. И только годам к восьми захотела стать инженером. Потом хотела быть медицинской сестрой, потом – учительницей, потом – торговать платками на рынке, потом – снова инженером. Попав в Смольный, металась, кем мне стать, учительницей или медсестрой после окончания учебы. А теперь, похоже, я никем уже не стану. И даже учебу не окончу и шифр не получу, хотя он мне не нужен. Если помечтать, я хотела бы стать врачом… Но на это надо много денег, чтобы учиться за границей, в России женщин на врача не учат. А вообще, я бы не отказалась стать женой, как хотела в детстве. Только вот на это нет вообще никаких шансов, мой Алешенька сейчас в Третьем отделении… И мне туда дорога.
Твоего отца, Юленька, я знала с детства. Окончил он кадетский корпус, хотел учиться в юнкерском училище, но не смог туда поступить…
А потом, в 1885 году все пошло наперекосяк, счастливая семья рухнула. 2 февраля пришло известие о том, что отец погиб в Средней Азии. У мамы обострилась чахотка, и она умерла 15 августа. Тут, нежданно-негаданно, приходят люди и говорят, мол, пора освободить служебное жилье. Куда Соне было пойти? Некуда. И пошла Соня на Тверскую улицу. Спрятала взгляд подальше, встала у стеночки, поставила одну ножку назад, на стену дома, стоит, ждет… Проходит мимо народ, косится, показывает пальцем и идет дальше. А неподалеку распущенные женщины стоят и долетают до меня слова вроде «новенькая», «надо бы подойти, сказать, что мужчин надо в трактире ловить», «не плоди себе конкурентов», «почему она не накрашенная», «одета не по случаю, никто не клюнет»… Вдруг проходит мимо наш друг семьи, Георгий Сергеевич Бирюков. Увидел Соню, удивился, даже выругался нецензурно, а потом привез к себе домой. Говорят, если бы не шестеро своих детей, удочерил бы меня. А так подумал-подумал, и отдал в Смольный.