София погрузилась в воспоминания. Институт никогда у нее не ассоциировался с чем-то добрым и светлым, но в этот момент девушка начала вспоминать хорошими словами, наверное, всех, кто был там.
«Ведь не только минусы были, и хорошее тоже встречалось», - вспоминала София, - «Мадам Муратова, добрый и хороший человек, обе Марии, Емельянова и Гуляева, баба Нюра, в конце концов. Не только ругались мы с ней, были и какие-то положительные моменты… Мадам Скобелева, добрейшей души человек, второй любимый мною человек после Муратовой. Эмилиана Елагина, интересно, где она сейчас, на Сахалине не пойми за что или еще в дороге?»
София посмотрела в окно, пытаясь угадать, где именно сейчас находится Мария Емельянова, но ничего даже предположить не могла.
«Наверняка она где-то рядом, может быть, даже в этом корпусе, или в соседнем. Но увидеть ее уже не дано, не получится. Хотя жаль, хоть какая-то родственная душа в этих застенках…»
Мысли Софии переключились обратно на институт.
«Но все равно, вернуться я бы туда не хотела. Конечно, здесь ничуть не лучше, но и там – не сказка. Не понимаю, почему некоторые девочки так рвались туда? Те, у кого есть родители и все вообще хорошо…»
Девушка вспомнила, как в декабре, в ожидании ареста, она много вышивала.
«Вот бы сейчас что-нибудь вышить», - размечталась девушка, - «Конечно, здесь никто не разрешит, но мне бы хотелось что-нибудь еще сделать как память ребеночку, ясно же, что вряд ли в ближайшие годы его увижу…»
Немного помечтав, София вернулась к реальности.
«Сейчас не мечтать надо, а думать, как бы сбежать. Потому что из крепости уже не сбежишь, а отправят меня туда уже совсем скоро… Хотя из Петропавловской никому, кроме Кропоткина, тоже сбежать не удавалось. Да, безвыходная ситуация, но все равно, никаких прошений писать не буду, нет смысла унижаться, все равно никто на поселение не отправит», - решила она.
Девушка посмотрела в окно – погода была хорошая, солнечная.
«Вот бы сейчас на прогулку», - подумала София и вспомнила вчерашние события, - «Хотя нет, лучше не надо… Вот если бы меня одну погулять отправили, это было бы совершенно другое дело».
25 апреля. С самого утра Софию охватило какое-то беспокойство. Девушке не сиделось спокойно на месте, начатая книга была отложена в сторону. София не могла сидеть на одном месте, постоянно ходила по камере, а в голове крутилась мысль:
«Как с кем-нибудь переговорить? Тишина просто убивает, не могу уже это выносить больше.»
Девушка никак не могла поверить в то, что она действительно сидит в угловой камере, а рядом с ней нет никаких соседей.
«А, может быть, жандармы приврали? Чтобы я сидела спокойно. Может, соседи есть? Надо это выяснить».
Девушка подошла к стенке и начала тихонько стучать.
- По голове себе постучи, - раздался голос жандарма, - Успокойся ты уже, наконец. Ты сейчас в угловой камере, а соседей нет и не может быть. Лучше книжки читай.
Чтобы не провоцировать конфликт, София присела на табурет и постаралась успокоиться, но у нее это не получилось. Девушка снова начала стучать, правда, уже в другую стену. Открылась форточка двери:
- Слушай, ты что, совсем русского языка не понимаешь? Сейчас, как и положено по инструкции, зайду внутрь и буду сидеть там, тебя сторожить. Оно тебе надо?
Решив, что ей это не надо, София решила притихнуть.
«Совсем крыша едет», - подумала девушка, - «А прошло всего три месяца. Что же будет дальше? Только в Кащенко остается дорога».
После смены караула, София решила постучать по водосточной трубе, возможно, кто-нибудь из такой же угловой камеры выше или ниже этажом смог бы ответить девушке. Такая мысль пришла Софии, пока она ждала все это время.
- Есть здесь кто живой? – простучала девушка.
- Есть, - раздался ответ.
От счастья, София была готова прыгать до потолка. Краткий разговор был несущественным, не принес никакой новой информации, но девушка наконец-то могла с кем-то пообщаться.
«Теперь легче будет», - подумала София, - «Каждый день хоть понемногу смогу хоть с кем-то говорить»,
26 апреля. Софии действительно стало легче находиться в стенах Петропавловской крепости – когда наступала смена тех жандармов, которые закрывали глаза на перестукивание, девушка сразу начинала стучать по водосточной трубе. Однако, это счастье длилось недолго и уже 30 апреля девушка с изумлением узнала, что ее собеседник едет в Забайкалье, поэтому все разговоры прекращаются.
«Как же жаль», - подумала София, - «Очень хороший был собеседник, даже ни разу не спросил, с кем перестукивается, а теперь сиди снова в тишине…»
Однако, спустя некоторое время настроение Софии улучшилось: она вспомнила, что скоро родится ребенок.
«Значит, должны в больницу перевести. А там и врачи, и медсестры, и другие больные. Будет, с кем переговорить, да и ждать недолго осталось. Так что с ума пока сойти не должна. А вот что будет в Шлиссельбурге… Даже не представляю. Ладно, не будем о грустном, проблемы надо решать по мере их возникновения».
27 апреля.
С утра София проснулась с хорошим настроением и вчерашней мыслью – написать письмо мадам Пуф - и развлечься, и поиронизировать, и нескучно провести время.
Девушка начала думать, что бы ей написать, как вспомнила, что сначала нужно получить на это письмо разрешение. К счастью, ей это без проблем удалось, и вскоре София сидела за столом, доедала вчерашние гостинцы и писала письмо в «любимый-прелюбимый» Смольный.
«Здравствуйте, Анна Игоревна! Это снова Собольникова София Львовна. И снова я передаю вам привет из сердца столицы нашей необъятной Родины – из Петропавловской крепости. С берегов этого чудесного острова открывается замечательный живописный вид на столицу и реку Неву, правда, я ничего этого не вижу, ни реки, ни города, ничего, кроме пары деревьев и крепостных стен. Хотя сами понимаете, весьма странно, если бы меня поселили в лучшую гостиницу с видом на столицу – надо все-таки не забывать, кто я такая, как частенько любят напоминать мне жандармы.
Вынуждена вас огорчить – та информация, которую я писала в прошлом письме, слегка устарела и более не актуальна. Приговор изменен и вместо высшей меры я поеду в Шлиссельбург отбывать пожизненное заключение. Так что вы не волнуйтесь, все равно письмо это явно последнее, из крепости на Ладоге еще никому писать не разрешали. Поэтому, маленько придя в себя от шока, вызванного последними новостями, я решила написать вам, дорогая Анна Игоревна, письмо, чтобы и вы посидели если не недельку, то хоть пару часов в том же шоке, что и я совсем недавно. Скажу честно, мне было бы очень интересно увидеть вашу реакцию, но, к сожалению, этого мне уже не дано узнать.
Хотя, вы не волнуйтесь. Совсем скоро я помру от чахотки, как это там делают многие, и обязательно прилечу в виде иной материи в Смольный. Буду пугать всех своим присутствием, а заодно и узнаю, как там обстоят дела на самом деле. Интересно же, все-таки, почти полтора года я была арестанткой этого института, жаль, окончить его не довелось.
Кстати, должна сказать, что обстановка крепости хоть и отличается от обстановки Смольного института, но не разнится уж слишком сильно. Так же поговорить не с кем, те же жандармы в коридорах, возле моей двери персональный офицер стоит, чтобы следить, чтобы я не отчудила чего-нибудь. Что называется, найдите десять отличий между моим сегодняшним положением и учебой в элитном учебном заведении. Раньше был филер, сейчас офицер – невелика разница.
А в заключение своего письма я хотела бы добавить стандартные строчки. Передаю всем привет: и вам, и девочкам, и мадам Муратовой с Гуляевой, и всем остальным, если кого-то забыла. Ну можете, кстати, мадам начальнице привет от меня передать, если язык повернется такое сказать.
Всех обнимаю, целую, люблю. Ну если не всех, то через одного точно.»
София еще раз перечитала письмо и осталась вполне довольна его содержанием.