От этих мыслей София заплакала.
«Бедный тятенька, опозорила Соня честь фамилии…» - подумала девушка, - «Понятно, что если не трепаться – вряд ли кто-то когда-то об этом узнает, но из своей памяти я же не вычеркну ничего… Теперь надо как-то жить с этой мыслью дальше».
24 июня Софию перевели обратно в камеру. Девушка была в чрезвычайно расстроенных чувствах.
«Феденьку сегодня увозят… Осталась Соня совсем одна», - думала девушка, - «А с недавнего времени Соня уголовницей стала, позор какой… И, главное, из-за кого…»
Поток мыслей все накручивался и накручивался и уносил девушку все дальше.
«Осталась Соня совсем одна… Алешеньки нет, Емельяновой нет…» - вдруг в голову девушки пришла страшная мысль: а не правильно ли поступила тогда Емельянова?
«А что, может быть, она и права», - пронеслось в голове Софии, - «Мамы нет, тятеньки нет, Вани нет, Алешеньки нет… Сейчас быстренько простынь на ленты порвать – и дело с концом».
Жандарм решил заглянуть в глазок в самый интересный момент – София стояла посреди камеры и думала, куда бы прицепить лоскуты. Мгновенно открылась дверь, жандарм вырвал ленты из рук девушки, отбросил ее на кровать.
- Бл…кий род, - сказал он, - Ты хоть понимаешь, что мне будет, если еще и ты до Шлиссельбурга не доедешь?
- Не моя проблема, - ответила София.
В ответ жандарм повторил еще несколько подобных фраз, одна из которых подозрительно напоминала то, что София как-то сказала мадам Пуф, когда вернулась позже положенного времени с каникул.
«Моя школа», - улыбнулась она.
- Чего лыбишься, - услышала девушка, - Совсем с ума тут посходили, что одна, что вторая. Все, теперь, пока не придет время этапа, в камере у тебя охрана сидеть будет, допрыгалась.
«А вот это совсем зря», - подумала София, - «Теперь вообще плохо будет: вроде и не одна, а разговаривать нельзя».
25 июня.
Как и было обещано накануне, в камере Софии появился жандарм. Сначала девушку это напрягало, она стеснялась. Потом, спустя некоторое время, девушка уже перестала реагировать на присутствие постороннего человека. А однажды, когда смена была наиболее адекватная, девушка решила немного поговорить с ним.
Однако разговора толком не получилось. На разговор жандарм не был настроен, поэтому коротко ответил на вопросы, какая погода в городе, почем сейчас бублики на рынке и рассказал свежую новость о том, что на Аничковом мосту у одного экипажа отвалилось колесо и упало прямо в Фонтанку. София не стала настаивать и решила, что для начала даже такой разговор – это уже хорошо.
Однако не все жандармы были такими дружелюбными. Однажды ночью София проснулась. Бессонница иногда была знакома девушке, а сейчас, когда она осталась без сына, стала приходить несколько чаще. София села на кровать и стала смотреть в окно.
- Что, думаешь, как в окно бы выпрыгнуть? А вот не дождешься, я тебя вижу, - услышала она.
- Вообще-то я просто проснулась и решила посмотреть на звезды, - ответила девушка, однако, настроение было испорчено, и она решила снова лечь.
- Вот так гораздо лучше, - услышала София.
«Тоже мне, комментатор нашелся», - подумала девушка и, к счастью, быстро заснула.
26 июня с утра в голову Софии пришла одна мысль: а, может быть, она одна осталась для того, чтобы продолжить то дело, которое не смог закончить ее отец?
«Может быть, Соня осталась не как вариант похуже, а как единственный человек, который может завершить начатое», - вдруг подумала София, - «Какой кошмар, а я позавчера что удумала…»
От этой мысли девушке стало действительно плохо.
- Слушайте, передайте тому охраннику, что ко мне позавчера в камеру зашел, что я от всей души ему благодарна и никогда этого не забуду, - сказала София.
- Хорошо, передам, - ответил жандарм.
- Значит, говоришь, действительно сожалеет о том, что пыталась сделать? Не придуривается? – спросил начальник охраны жандарма.
- Да, по ней видно, что одумалась.
- Ладно, тогда круглосуточный пост убирайте, следите через глазок, ясно?
- Да, так и сделаем.
К вечеру 27 июня, к огромной радости Софии, у девушки круглосуточное наблюдение в камере убрали.
«Какое же счастье, что все так хорошо окончилось», - подумала София, - «А то присутствие кого-то чужого – это уж сильно напрягает».
София встала у окна и начала смотреть вдаль.
«Допустим, в конце концов, рано или поздно я отсюда освобожусь. Можно будет снова вернуться к прежней деятельности, окончить то, что не получилось сделать – приблизить новую жизнь», - подумала она, - «В конце концов, можно будет свой собственный кружок основать, если не найдется ничего подходящего. А что касается второго дела, относительно Пустозвончика, надо взять и забыть об этом. Да, обидно, неприятно, тяжело, но дело прошлое, уже ничего не вернуть и не исправить. Только двигаться дальше».
София немного прошлась по камере.
«Интересно, а как скоро с поселения можно будет выйти? И переехать куда-нибудь поближе к людям?» - подумала она, - «Потому что на нелегальное положение переходить – вообще не хотелось бы, а так, если подумать, то очень нескоро разрешат переехать в какой-нибудь город поближе к Москве».
Девушка присела на табурет и улыбнулась:
«Что-то я совсем размечталась. Поселение, переехать в город поближе к Москве… Да тут нет гарантии, что я из Шлиссельбурга живой и здоровой выйду, может, помру от чахотки или крыша съедет. А, может быть, и то и то сразу», - София мотнула головой, пытаясь выбросить все плохие мысли, - «Нет, о плохом думать нельзя, нужно думать только о хорошем».
Конец июня. Сразу, как только у девушки забрали сына, в последнюю неделю, София постоянно прислушивалась к шагам в коридоре – не идут ли за ней. Просыпалась среди ночи, снова погружалась в какую-то дрему, вздрагивала от каждого шороха и, с наступлением рассвета, облегченно засыпала – этап не сегодня. Девушка не могла понять, почему именно она боится этого переезда. Где-то в голове витала мысль, что здесь, в Петербурге, еще есть надежда, а там, в Шлиссельбургской крепости в истоке Невы, кроме стен и волн никто больше не встретится.
«Говоря откровенно, разница незначительна. Вечная каторга или пятнадцатилетняя… Так уж лучше прожить жизнь яркой вспышкой, как говорили все, чем вот так хоронить себя заживо», - подумала однажды София и вытерла случайно набежавшую слезу, - «Может быть, Алексею и вправду повезло больше, кто знает…»
В одну из летних белых ночей на 28 июня София, как обычно, проснулась, а потом снова придремала.
«Скоро рассвет и можно будет снова заснуть и выспаться», - подумала она.
Но этим планам не было суждено сбыться. Раздались шаги в коридоре.
«Повезут сегодня», - пронеслось в голове девушки.
Совсем скоро на руках Софии оказались кандалы, а девушка очутилась в барже.
«Даже подкандальников не надели, что за люди», - подумала она, - «Совсем творят что хотят»
София смотрела в зарешеченное окно баржи. Совсем скоро она навсегда покинет столицу. София хотела плакать, но не было слез.
«Вот и все. Конец биографии. Дальше все предельно понятно – Шлиссельбург, одиночная камера, чахотка, кладбище. Рановато что-то в 19 лет, моя бедная маменька и то больше, чем в два раза дольше прожила. Ну или второй вариант, поедет крыша, переведут в психушку… Тоже не лучше»
В отдалении слышались голоса жандармов:
- Ну все, наконец-то она от нас убывает, одной проблемой меньше стало.
- Да, пусть теперь Шлиссельбургская охрана с ней мучится. Хотя, наверное, там она быстро успокоится и не будет людям жизнь отравлять.
«Совсем обнаглели, могли бы и потише меня обсуждать», - подумала София.