Девушка встала с кровати, зажгла свечу и села за стол.
«Что называется, пусть Эми, если ей так хочется, шпионит в пользу Германии, а я не могу так. Не готова Родину свою предавать, не тому меня мама учила. И тятенька тоже не тому учил», - подумала София, - «А я очень надеюсь, что то, что мы с Сашенькой решили осуществить, принесет свои плоды и это будет не напрасным».
Сентябрь подходил к своему завершению. Жизнь Софии была тихой и мирной. Девушка спокойно работала в Смольном, по выходным проводила собрания кружка, а после отказалась от этой идеи – единомышленников было найти сложно и дело это было опасным, поэтому София с Александром решили, что они все смогут сделать вдвоем. Было запланировано постепенно изготавливать нитроглицерин в подпольной лаборатории, изучать, когда в Москве будет тот самый Александр с тремя палочками после имени. После длительного и бурного обсуждения было принято решение, что в столицу в этот раз они не поедут, это опасно. Тем более, что прошла информация, что Император, возможно, будет в Москве весной. София не до конца была уверена в подлинности этой информации, но не могла отказываться от этой идеи. На крайний случай было решено поехать потом в столицу, что было бы весьма опасным – Александр на нелегальном положении, София тоже не была уверена в том, что ее не заберут в ссылку, да даже если бы и не забрали, все равно, внимание полиции она бы к себе привлекла. Да и столичные жандармы были куда более активны, нежели их московские коллеги.
Временами София вспоминала Эмилиану, девушке было интересно знать, где она и что с ней происходит. София догадывалась, что практически наверняка она тоже умерла по документам, поэтому не знала, как можно ее искать, даже если очень захотелось бы.
Еще девушка периодически скучала по своим детям, Юлии и Федору. Но София боялась пойти к Бирюковым, кто знает, а вдруг бы они известили полицию о том, что София жива, да и девушка не была уверена в том, что смогла бы оставить своих детей, вдруг материнский инстинкт бы резко взял верх, и она осталась бы с ними. София понимала, что для нее сейчас приоритетнее другое, то, что они готовят с Александром, как бы ни хотелось заняться первыми двумя детьми. Судьба третьего ребенка, дочери, которую она зачем-то, думая, что умирает, назвала Софией Львовной, мало интересовала девушку. София знала, что ее дочь в надежных руках, будет накормлена и одета, а остальное мало интересовало девушку. Периодически проскальзывала мысль, что практически наверняка к этому ребенку будут относиться так же хорошо, как и к Алене-Пустозвончику, что еще более убеждало девушку в том, что она поступила совершенно правильно и убедило девушку в том, что не стоит даже случайно и изредка думать о том, как бы увидеть этого ребенка. Гораздо больше София переживала по поводу четвертого ребенка, третьей дочери, которая младенцем погибла за границей. Иногда девушка думала, что если бы так не произошло, она бы поселилась в особняк Емельяновых с дочерью, воспитывала бы ее, жила бы с Александром семьей.
За сентябрь произошло два события, которые и обрадовали девушку, и напугали.
На второй неделе сентября София, вдруг вспомнив прежние привычки, решила покурить. Девушка открыла окно и высунулась в него. Дверь же она забыла закрыть. Мария Гуляева в этот момент вошла в комнату Софии, женщина хотела ее известить, что график дежурства слегка изменяется по ряду обстоятельств. София, увидев, что в комнату входит Мария, быстро завела руку с сигаретой за спину, чем напомнила женщине ситуацию приблизительно трехлетней давности.
- Софья, - с изумлением выдохнула Мария, - Живая.
Вдруг поняв всю странность ситуации, Мария добавила:
- Когда куришь, дверь хотя бы запирай, а если бы не я зашла?
София не знала, как реагировать, потому что боялась, что это известие станет достоянием широкой общественности.
- Мадам, вы ошиблись, меня зовут Евдокия, - сказала девушка.
- Да не скажу я никогда никому, что это ты, - ответила Мария, - Соня, рассказывай, что произошло с того момента, как тебя с выпускного жандармы забрали.
София кратко пересказала свою биографию, как была за границей, а потом решила вернуться. Мария внимательно слушала девушку, а потом спросила тот вопрос, который не давал ей покоя в последние несколько минут:
- Соня, каковы планы на будущее? Снова в институте прячешься?
Решив не скрывать ничего, ведь девушка знала, что Мария не выдаст ее, София ответила:
- Да, мадам. Снова прячусь в институте и основала уже свой кружок.
- Может быть, не стоило? – спросила Мария, - Один раз от высшей меры пронесло, может, не стоит еще раз рисковать?
- Стоит, мадам, - ответила девушка, - Делать нечего, биография поломана еще лет пять назад, ну уж три с половиной года точно, дело тятеньки само себя не закончит, нужно достигать своей цели.
Немного поспорив о том, что эти методы борьбы неправильные, Мария вернулась обратно, напомнив девушке, чтобы она старалась не попадаться на глаза мадам Пуф.
«Да, теперь главное Анютке не попасться», - подумала София, - «Для полного счастья только этого мне не хватало, выгонит она меня отсюда сразу, если полиции не сдаст. Она ведь меня и с длинными волосами помнит, и стриженую, так что вычислить меня будет весьма легко».
Но удача улыбалась девушке, с мадам Пуф она практически не встречалась, а если встречалась, то не привлекала к себе никакого внимания. С другими работниками института девушка не пересекалась тем более.
Однажды, работая на кухне, София немного порезала палец. Это побудило девушку сходить в лазарет, чтобы обработать порез.
София подошла к доктору, объяснила ситуацию и сказала, что справится сама, без его помощи. Девушка протянула руку, чтобы взять с полки йод и увидела, как удивленно смотрит на нее врач.
- Софья, - услышала девушка и поняла, почему Геннадий Григорьевич ее узнал. Слегка оголилось запястье, и стал виден шрам.
После рассказа о том, как прошли эти годы, Геннадий сказал девушке:
- Из врачебного интереса исхожу, пожалуйста, покажи руки. Интересно же знать, как все теперь, зажило или нет?
- Все зажило, - сказала девушка, закатывая рукав, - А вот синяя полоска никак не хочет сходить. Все заграничные врачи в голос твердили, это на всю оставшуюся жизнь, особая примета.
- Ну ничего не поделать, я тем более помочь не могу, - ответил Геннадий. Услышав вопрос девушки, как дела, как семья, он ответил:
- Дела хорошо, женился два года назад, детки родились. А твои дети как сейчас?
- Старшие у Бирюковых, младшая у бывшей начальницы, четвертый ребеночек, доченька, за границей родилась и там же похоронена, - ответила София.
Поговорив некоторое время с Геннадием, София вернулась в свою комнату. Она еще раз убедилась в том, что узнать ее – довольно просто, поэтому решила стараться изо всех сил, чтобы кроме Марии и Геннадия ее никто не узнал.
Ноябрь 1890.
Редкий вечер София засыпала, не пролежав час-полтора, погрузившись в воспоминания. Девушке не хватало прежней жизни. Даже не той, когда она была воспитанницей института благородных девиц гарпией Софией Собольниковой, а той, когда она была любимицей мамы и папы, девочкой Сонечкой.
София часто прокручивала перед сном воспоминания из своей той, самой прежней жизни, которая была наиболее радостна для нее и которая окончилась навсегда пять лет назад.
- Соня, пошли заниматься, уже время, - слышится голос матери, Екатерины.
- Иду, мама, - отвечает София.
- Что у нас по плану? История? – говорит Екатерина, - Кажется, прошлый раз мы с тобой на восстании декабристов остановились.
- Да, - подтверждает София.
Мать с дочерью читают книгу, а после чего обсуждают прочитанное.
- Глупый шаг, совершенно необдуманный поступок, который привел к таким грустным, хотя и вполне логичным и правильным последствиям, - говорит Екатерина.