Подробному развитию и практическому приложению едва намеченных здесь точек зрения посвящено около трети книги Штаммлера. Согласно своей задаче, мы должны воздержаться от изложения и критической оценки этих рассуждений, а перейдем прямо к главному вопросу, — об основной закономерности социальных явлений [14].
«Закономерность есть основное единство». Мы тогда только познали предмет, когда достигли единства в разнообразии восприятий. Сведенные к некоторому единству правильные повторения определенных явлений мы называем законами. Все отдельные законы возможны лишь на основании допущения всеобщей закономерности природы, без которого каждый отдельный закон не имел бы познавательной ценности и не мог бы быть доказан. Но отожествление понятия закономерности с понятием закона причинности есть вольность (Unart) современного словоупотребления. Причинность есть лишь одно из условий опыта, почему неправильно считать её исчерпывающей все эти условия. В частности, для области социальной науки, имеющей дело с человеческими действиями, это перенесение метода естественных наук причинило немало вреда. Должно особо поставить и разрешить вопрос: уместна ли в социальной науке одна каузальная точка зрения, и, если нет, какая иная закономерность может быть выставлена рядом с каузальностью?
Сначала Штаммлер подвергает анализу закономерность человеческих действий вообще, чтобы потом применить выработанные здесь точки зрения к закономерности социальных явлений.
Если закономерность есть единство наших представлений, то утверждение, будто это единство есть единство причинной связи, было бы достоверно в том случае, если бы все представления о человеческих действиях стояли исключительно под этим единством. На самом деле этого нет. Свои действия я могу представлять себе двояко: как каузально обусловленное (kausal bowirktes) событие внешнего мира или как долженствующее быть произведенным мною (von mir zu bewirkendes). Первое представление подпадает под причинную закономерность внешнего мира; во втором отсутствует уверенность в каузальной необходимости именно этого действия; оно может действительно произойти лишь в том случае, если я его произведу. Содержание этих двух классов представлений непримиримо ни в какой объединяющей точке зрения.
«Точно так же, как возможно это относительно будущих действий самого представляющего, так и всякое будущее действие третьего лица, конечно, может быть представляемо им двояким образом» (352) — или как подчиненное причинной зависимости событие внешнего мира, или как результат его собственного действия.
Причинное понимание совершенно неприложимо к этому второму классу наших представлений; поэтому рядом с единством причинной связи должно существовать особое единство целей, которые ставит себе человек, стремясь произвести то или иное действие. «Цель есть объект, который должно произвести (ein zu bewirkendes Objekt). Представление о таком предмете называется волей». Воля является, таким образом, не мистической темной силой, а лишь направлением сознания. Оно дано, как только в наличности есть представление о цели в указанном смысле. Итак, наряду с каузальным пониманием событий является телеологическое их понимание, и различие этих видов понимания обусловлено различием в содержании соответствующих представлений.
Различие это имеет гносеологическое значение. В понятие о цели вводится не особый вид причинности — психологической, ибо «раз только цель приравнивается психологической каузальности (точка зрения Иеринга), господствует исключительно закон причинности» (355), — речь идет об особом способе рассмотрения человеческих действий. В одном случае они представляются как каузально обусловленные события внешнего мира, в другом случае — как наши действия, как продукт деятельности нашей воли.
Одна точка зрения исключает другую; соединение их составляет внутреннее противоречие, каждая существует сама по себе, в абстракции от другой.
Но представление о предмете, который мы должны произвести, не есть ли ложное представление, как сновидения, иллюзии, галлюцинации и т. под., так что оно не может иметь места рядом с законом причинности? Это сомнение формально возможно. Но оно есть единственное, которое может быть предъявлено против телеологического рассмотрения. Невозможность последнего была бы доказана лишь в том случае, если бы можно было установить, что закон причинности необходимо охватывает весь опыт, и всякое иное рассмотрение тем самым становилось бы вне опыта. Такое положение недоказуемо. Опыт никогда не может закончиться, и потому не может охватить все (Totalität) возможное знание. Раз опыт, как познание о том, что совершается по закону причинности, не может с полным совершенством охватить всю совокупность событий, то всегда остается возможность представлять себе будущие события, как долженствующие быть произведенными нами.
14
Я должен ещё раз подчеркнуть здесь, что признак внешнего регулирования имеет у Штаммлера, по крайней мере, на этой стадии исследования, — исключительно гносеологическое значение: без него отсутствует объективно–логическое понятие социальности, особый объект социальной науки, подобно тому, как с абстрагированием пространства и времени, исчезает возможность всякого опыта. Такое значение этого признака осталось, по-видимому, неясно даже столь проницательному и конгениальному писателю, как Зиммель, который придал этому формальному признаку материальное значение. В упомянутой рецензии он приводит ряд примеров социальных явлений, в которых признак регулирования не играет существенной роли (1. с. 232–233), именно в материальном смысле. Воздерживаясь от обсуждения вопроса по существу, мы заметим только, что признак регулирования не представляет трудности в приложении к явлениям социального бытия, но зато гораздо труднее приложим к явлениям социального сознания, подлежащим, несомненно, с известной точки зрения, ведению социологии, но выключаемым оттуда, по–видимому, Штаммлером.