Наконец, право вовсе не сводится к писанному праву — не говоря уже о целой области некодифицированного обычного права, даже в области кодифицированного права практика, обусловленная потребностями жизни, может произвести такие изменения, которые не всегда сопровождаются соответственной реформой писанного права: различие между jus strictum и jus aequum в римской истории может послужить тому примером.
Тем не менее, в общих и основных чертах известная совокупность правовых институтов является характерной для данного социального способа производства и отживает вместе с последним. Благодаря упомянутому выше консерватизму права, вытекающему из его социологической функции, общественные отношения фактически уже изменяются, прежде чем происходит юридический переворот, который может иметь и революционный, и эволюционный характер.
Данный социальный способ производства изменяется коренным образом, лишь окончательно истощив свои производительные потенции, лишь достигнув высшего развития, какое только для него возможно. Жизнь не терпит застоя, она требует постоянного развития, и, если старые рамки уже не дают простора этому развитию, не развитие останавливается, а рамки ломаются, — происходит хозяйственный переворот. В пределах самого способа производства развиваются противоречивые тенденции (как в Гегелевском понятии заключено зерно его собственного отрицания, в которое оно затем и переходит). В начале своего развития данный способ производства является победоносным носителем передовой экономической культуры (если, конечно, не происходит хозяйственного вырождения, что вполне возможно, и примеры чему знает история), затем отрицательные стороны, которыми сопровождается его господство, становятся все сильней, наконец, перевешивают положительные, пока не происходит реформа, которая отражается уже и на юридической поверхности жизни общества рядом известных юридических изменений. Таким образом, изменение права является, так сказать, заключительным актом изменения социального способа производства, его наружной вывеской.
Противоречивые тенденции, существующие в пределах данного социального способа производства, выражаются в отношениях людей, интересы которых связаны с той или другой стороной организации производства, с той или другой тенденцией в хозяйстве. Группа лиц, объединенная тожеством интересов в отстаивании именно данной стороны производственных отношений (и, говоря экономически, имеющая общий источник дохода) составляет общественный класс, а внешним выражением такого противоречивого способа производства является борьба классов. Почти вся до сих пор протекшая история человечества представляет картину борьбы классов.
Нельзя сказать, чтобы борьба классов была связана с организацией социального способа производства какой–либо внутренней необходимостью, по крайней мере, все попытки возвести эту борьбу в такую внутреннюю необходимость и представить её общим свойством человеческих отношений, не зависящим от данной организации того или другого социального способа производства, не выдерживают критики. Может быть, в противопоставлении до сих пор протекшей истории, в качестве «пролога к истории», «Vorgeschichte» всей грядущей истории, лежит черта некоторого утопизма, известный оптический обман, столь же неизбежный при широкой исторической, как и при зрительной перспективе. Но если даже отречься от всякой «Zukunftmalerei» от всякого тенденциозного закрашивания прошлого и настоящего в темные краски, а будущего в розовую, то и в таком случае классовую борьбу никоим образом нельзя считать за столь же постоянную и в этом смысле вечную необходимость истории, как зависимость всех сторон социальной жизни от социального хозяйства [57]; по крайней мере, такая необходимость не может быть доказана; наоборот, в каждом данном случае могут быть приведены специальные причины для того или другого проявления классовой борьбы.
Борьбу классов на основании сказанного не следует понимать, как уличную борьбу или сознательную вражду одного слоя общества против другого, хотя очень часто борьба классов и получает именно такую форму: в своем первоначальном источнике классы являются, как уже сказано, выражением различных или противоречивых тенденций, заложенных в данном способе производства.
57
Черта несомненного утопизма в том учении о прыжке из царства необходимости в царство свободы (учении, несущем такие явные следы Гегелевской диалектики, без метафизического, однако, обоснования этой последней), согласно которому с известного момента прекращается и эта зависимость. Такое утверждение в логическом отношении подрывает самые глубокие основы социального материализма, сводя его к такой же производной, и в этом смысле случайной особенности данных исторических эпох, как классовая борьба, и лишая материализм той связи с дарвинизмом, в которой первый находит такую сильную поддержку. Впрочем, ничего компрометирующего или непривлекательного само по себе в этой зависимости нет, все дело только в особенной форме этой зависимости.