Для начала он выгнал своего помощника, велел сидеть ему около кабинета и молчать.
«Сотрудник» вышел в комнату перед кабинетом, где всегда сидели на стульях и креслах помощники и сотрудники и откуда вели двери в лаборатории, уселся в кресло, закурил. Его, естественно, спросили, почему он взмылен, каково настроение у Начальника, и спрашивали еще многое, но Начальник велел молчать, а потому он ответил, что взмылен, ибо комната эта предбанник. Его поняли и больше не спрашивали. В «предбаннике» раздался один звонок, что означает вызов лаборантки в кабинет. На два же звонка должен был зайти врач из лаборатории. Начальник всегда возмущался тем, что ликвидировали секретарш у профессоров: «Сколько времени у нас отняли этим декретом. Теперь приходится выкручиваться — делать секретаря из лаборанток. Возмутительно».
Лаборантка вошла в кабинет, через минуту вышла и вызвала в святилище аспиранта, сидевшего у самой двери.
Начальник пригласил аспиранта сесть, сам тоже сел в соседнее кресло. Закурили.
— Ну, как идет работа?
— Материал, я считаю, полностью набран. Начал писать.
— Литобзор написал?
— Да. Сейчас печатаю.
— Когда дашь на прочтение?
— Как кончу печатать — недели через две, наверное.
— Что ж, ты две недели собираешься машинку держать мою? Я ждать не могу.
— Какую машинку?
— Какую! Мою, которую ты взял тут.
— Я?! Никакой машинки я не брал.
— У тебя ж нет своей. Я знаю. На чем же печатаешь? Если б ты дал машинистке — она б тебе дня за два напечатала, страниц тридцать — сорок, или сколько у тебя там в обзоре?
— Откуда машинистка?! Сам, конечно. Но машинку взял в прокате.
— В прокате! Неужели ты думаешь, что я так редко печатаю и она мне не понадобится целых две недели?!
— Клянусь чем хотите, но я не брал на кафедре никакой машинки. Да вот у меня и квитанция на взятую машинку из «Проката». Пожалуйста.
— Да ты что! Убери свою квитанцию. Я тебе и так верю. Что ж ты думаешь, я могу тебя подозревать в воровстве, что ли?! Так вы думаете о своем шефе? Мне просто нужно сейчас срочно напечатать один материальчик. Значит, ровно через две недели я жду готовый литобзор.
— Может, и раньше получится.
— Но крайний срок тебе две недели. Я должен с ним ознакомиться. А то так вы будете знать больше литературы, чем я. А ведь тогда нам придется расстаться. — Начальник засмеялся, аспирант улыбнулся. — Шучу, шучу, конечно. Позови мне кого-нибудь, кто там есть. О машинке, кстати, не говори никому. Ну, беги в палаты, работай. До двух часов дня ваше место там, а не в этой комнате у моей двери. Впрочем, хорошо, что ты оказался здесь.
Начальник подошел к окну и засмеялся:
— Иди посмотри. Вот она, трагикомедия жизни!
Под окном стояла машина с баранкой руля в виде круга с отверстиями по краю. Машину ручкой заводил, по-видимому, ее владелец, человек с двумя культями вместо рук. Рядом стоял другой человек на костылях — нога была в гипсе. Он вырывал ручку — хотел помочь. Первый не давал.
Начальник опять засмеялся:
— Глупо, конечно, что это смешно, но смешно. Безрукий и безногий. Безрукий-то одолел. Даже как-то грешно смеяться.
Аспирант стоял рядом и, улыбаясь, смотрел в окно.
— Ах, черт. — Начальник увлекся. — Не может. Надо ногой активнее помогать.
Из дверей выскочил в незастегнутом халате Сергей, подошел, небольшая перепалка — безрукий и ему не давал, но Сергей победил.
— Ну, вот и завелось, — сказал Начальник. — Ладно, иди работай.
У следующего он попробовал в дверях еще потребовать машинку.
С третьим он поговорил сначала о футболе, а потом стал выяснять про машинку.
Его со студенческих лет учили индивидуальному подходу, жил он по известной формуле: «Лечить надо не болезнь, а больного».
Наконец лаборантка вызвала Люсю.
— А ты зачем? Впрочем, как дела, Люсенька?
— Все нормально. Наверное, через час пойду в операционную.
— Ты представляешь, вот, пожалуйста, мне поручили написать некролог. Посмотри.
— Почему тебе? Ты-то какое имеешь к нему отношение?
— Вот в том-то и дело! Как кого-то продвигать — так своя когорта, а как написать что-то — так я.
Люся просмотрела исписанный лист, вздохнула, улыбнулась и сказала: «О вы, которые, восчувствовав отвагу, хватаете перо, мараете бумагу, тисненью предавать труды свои спеша, постойте — наперед узнайте, чем душа у вас исполнена…»
— Ты не находишь, Люсь, что Пушкин уже стал для тебя шаблоном?
Люся засмеялась:
— Наверное, ты прав, но он такой искренний. А потом, я не виновата — это само получается.
— Слушай, ты представляешь! Кто-то спер машинку из кабинета.
— Не может быть. Этого просто не может быть. А чью машинку?
— Чью! Мою, конечно. Кто-то из своих. Вообще-то ключ есть только у меня, но открыть может каждый — это известно.
— Что ты говоришь! Ничего ты думаешь о нас, о своих сотрудниках! Разве можно!