— Да жаль его по другому, по божескому, так сказать, счету. Взять да и выгнать с работы, а он сейчас-то ведь ничего особенного не сделал, — Люся опять не выдержала, что уже было явно необычно, и он был вынужден обрушиться на нее и окончательно доказать, что она для него ничем не отличается от всех остальных членов возглавляемого им коллектива.
— Сейчас! А все, что я говорил о прошлом, улетело в трубу. Зачем я все это говорил, зачем объяснял? И уж не трогайте вы бога, что вы понимаете в этом?! Люди создали бога по своему духовному подобию, поэтому он часто и бывает у них такой мстительный. Божеская мстительность! — слышите, вы, с вашим божеским счетом!
Он долго еще говорил на эту тему.
Начальник вдохновился, во-первых, удачным дезавуированием возможных кривотолков по поводу Люсиных реплик, во-вторых, он был доволен тем, что проявляет себя столь интеллектуально, что знает, как ему казалось, намного больше своих помощников, что слушают они, в том числе и Люся, открыв рот, что, очевидно, они никогда об этом не думали, что демонстрирует он такому большому количеству людей широту своих знаний и взглядов, необычность своего мышления.
И действительно, слушали его внимательно: и по привычке, и по обязанности, им одновременно это было и интересно, и скучно. Скучно, хоть и неожиданно. Скучная занудность почувствовалась, как это бывает всегда, когда вдруг посреди практического, бытового разговора кто-то вдруг без особой озабоченности начинает говорить о высоких материях. И все же поначалу это было интересно; это удивляло, хотя очень скоро стало утомлять. Речь эта могла пойти и во благо Сергею — проявив и показав себя хорошо, Начальник мог смягчиться и смилостивиться. Слушали его с надеждой.
— …Мы твари земные. У нас история, у нас печали, у нас действие. В действии мы вынуждены быть иногда несчастливы, нам бывает нехорошо. Когда человеку хорошо — он добр. Я считаю, что Топорков своими действиями не добр к нам. Возможно, ему нехорошо, возможно, он несчастлив, но почему от этого должно страдать наше дело? Он почему-то вдруг становится добрым по отношению к одному и жесток по отношению к нашему коллективу и сотням будущих больных. Одному коврижку, а всем нам тумаки и шишки. В результате нехорошо нам всем, поэтому и мы к нему не добры. У него полное отсутствие понятий о главной цели жизни, о главной цели дела. Живя бесцельно, без стержня, он и дошел до такой патологической ситуации — вы понимаете, я имею в виду историю с операцией на здоровой стороне, о которой лучше и не говорить. Не думайте, что это мы ему простили. Мы ему, конечно, все равно будем помогать. А помочь мы всегда можем, если только это не криминальный аборт или неправильное переливание крови. Может, вообще удастся не доводить этот пустяк до горздрава. Но если дело дойдет до них — он уже не должен у нас работать. Это не может не отразиться и на мне, и на всех вас как следствие! Он нам мешает. А нас движет история с печалями. А вот тебе, да, да, именно тебе я это все говорю, тебе, которая так заботится о какой-то божеской жалости, и при этом не особенно задумываясь над смыслом слов, а просто так, колебля воздух звуковыми волнами. Тебе слишком хорошо, поэтому ты слишком добра, но и слишком легкомысленна, а от этой твоей доброты тоже страдать будем мы. Что ж, мы, человеки, по-видимому, пока еще не доросли до абстрактной доброты. Он-то исповедует доброту конкретную, направленную каждый раз на конкретного человека, совершенно забывая, и конкретно и абстрактно, про все наше общество. Надо думать о деле, о жизни в мире сем, а не на небе. О деле, о жизни — эти вещи взаимосвязаны. Жизнь двигается делом. Отсюда и наше с вами отношение к этому человеку. Короче говоря, что мы решим? Вопрос, по-моему, предельно ясен. Возражений ни у кого нет? Я думаю, мы досконально все обсудили и со всех сторон…
— В чем дело? Почему вас не было?
— Вот мой рапорт. Я объяснил в нем причину.
Вокруг, как всегда, сидят помощники его. Сидят и молчат. Начальник читает рапорт.
— Ну, это мы знали и раньше. Ничего нового рапорт нам не говорит. Я причину уважительной не считаю. Вы просто прогульщик, а мы вам доверяем больных и — что еще опаснее — воспитание молодежи, студентов. Вчера у нас было собрание, и, зная ваше сообщение о причине отъезда, мы обсудили ваш поступок. Зачитайте, пожалуйста, решение собрания.