Никто не знал и ты тоже не знал, что это было твое последнее выступление в аудитории. Но сказал ты навек — чтоб так всегда. И без меня.
А после ты говорил свое заключительное слово. Я это все помню, как будто у меня оно записалось. А почему? Откровений не было. Ты говорил в своем обычном стиле. Говорил так, как, считал, надо было говорить. Может быть, всегда у нас в голове так записывается, и нужно что-нибудь невероятное, чтобы это записанное полностью всплыло на поверхность нашей памяти. И может быть, мое странное положение в клинике, твоя невероятная болезнь, а затем невероятно простая смерть и подняли на поверхность моей памяти весь этот обычный, совсем, совсем будничный день. Итак, ты стал говорить:
— Хорошее исследование. Молодые исследователи всегда очень увлечены своими исследованиями и хотят все сказать, что есть у них в голове. Потом они начинают больше ценить свои слова и время аудитории. Учтите, что мы не знаем всего, что может рассказать нам докладчик, специалист этого узкого вопроса. Поэтому вы должны говорить только основы…
Тут я отвлекся и вспомнил конференцию, на которой я вот так же докладывал свою диссертацию перед защитой. И ты мне тогда сказал, что здесь сидят не школьники, чтобы я не рассказывал основы, а только сообщил полученные мною факты. Может, в тот раз ты считал, что «тогда надо было так».
— …И здесь, в этой больнице, окопалось много не знающих и знать не желающих. Думающих, что наука — это так просто. А это жизнь людей в конце концов. А вы, товарищ докладчик, с моей точки зрения, истратили времени в четыре раза больше, чем на самом деле вам надо. На защите вы за это получите черные шары.
Затем ты поздравил докладчика с успехом, напомнив, что кому коврижки, кому тумаки и шишки, и снова обратился ко всем:
— Чтобы через неделю мне представили все данные о количестве, какие именно, и как часто, и у какого контингента больных берутся, и какие выводы сделаны при следующих исследованиях, — ты назвал несколько специальных лабораторных анализов, которые нужны не столько больным или врачам, сколько диссертациям, ВАКу и оппонентам. — Мне нужны истинные цифры, а не франко-потолочные. С потолка я и сам могу взять. Эти высосанные цифры может принять администрация больницы — они любят науку. А я, профессор, я люблю практику. Мне надо знать… Кто пишет протокол конференции? А то будете потом из себя девственниц корчить, будто ничего не знали, будто я ничего не говорил. Про вас, товарищ заведующий, говорят, что вы порядочный человек и будто это хорошо. Так думают мои помощники, а мне на это наплевать — клиника не выставка моральных ценностей. Мне нужна работа, нужны знания, поэтому все эти данные вы должны мне представить через десять дней. И не запоминайте, а записывайте. Записывать надо все, что говорит начальство. На память не надейтесь. Все.
Вот так ты и завершил свое последнее явление хирургическому корпусу.
И пока ты смотрел в окошко на детей, я вспоминал утро и этот еще продолжающийся разговор. А может, тебя было два? Три? А может, всех нас — два, три?..
Ты отвернулся от окна и сказал: «Смотрю я на детей и думаю: все-таки очень силен материнский инстинкт у женщин. Они даже любят, когда близкие болеют, особенно если это взрослые дети. Они снова утверждаются в мысли, что без них не обойтись. Они себя снова чувствуют носителями жизни, собственно, каковыми они и являются. Поэтому плохо, когда у нас вместо сестер в больнице появляются братья. Они физиологически не могут ухаживать за больными. А вот дети требуют максимального ухода, заботы, и пока здоровые — тоже».
Я тупо кивнул головой и продолжал думать о конференции, и, наверное, я тебя индуцировал, потому что вдруг ты сказал: «Знаешь, мы всегда говорим о своих ошибках: ищи дефект в своих действиях, ошибся ты сам, если кровит сильно — не перевязал сосуд, например, и тэдэ, только при анализе своих ошибок возможно совершенствование, это выгодно скажется на больных и тэдэ и тэпэ. И много еще правильного мы говорили по поводу своих ошибок. Вообще, будешь копаться в собственных ошибках — обретешь свет. А вот в сегодняшнем докладе он хорошо сказал, что, когда начинается кровотечение, хирург прежде всего ищет не перевязанный или плохо перевязанный им сосуд и теряет время. На самом деле просто кровь стала плохо свертываться, и нужно быстро применять соответствующие медикаменты. А время теряется из-за неуверенности в себе и поиска собственных ошибок. Нет, наверное, все-таки нужна не только уверенность, но и самоуверенность. А с другой стороны, почему так здорово эволюционировала европейская медицина по сравнению с китайской, тибетской или африканской? Европейские врачи и шаманы ничего не умели, не знали и всегда были на самом деле не уверены в своих действиях. Поэтому искали и прогрессировали. А у тех врачей было много всяких действенных средств, они много умели, даже кожу шить муравьями могли, они были очень уверенными и застыли у своих вершин на века. А? Как думаешь?»