Искали в книгах и справочниках — всё безуспешно. Мак-Орлан, сильно заинтересованный, поехал со своей находкой в Париж. И в Париже никогда не видали такой странной и крупной птицы. После длительных совещаний с чучельных дел мастерами Пьер, воротясь в Сен-Сир, объявил, чтобы успокоить общее волнение, что убитая им птица принадлежит к одному из редких видов голенастых гаршнепов.
Это птичье название создало особую репутацию Мак-Орлану, и сен-сирские жители даже готовы были заподозрить его в колдовстве. Спас положение Жюльен Калле, который перещеголял Пьера и дал богатую пищу для злословия жителям Сен-Сира. Он служил делопроизводителем где-то в Эльзасе и каждый год приезжал в Париж, чтобы присутствовать на балу «четырех искусств». Благодаря его стараниям открылся трактир под придуманным им же названием «Гостиница крутого яйца и коммерции».
Специально выпущенные анонсы гласили:
English spoken.
Man spricht nicht deutsch.
Se habla espanol. Si üarla italiano.
«Гостиница крутого яйца и коммерции» Жюльена Калле. Главное отделение в Сен-Сире на Морене (Сена и Марна).
Полтора часа до Восточного вокзала.
40 дней езды на веролюдах до Алжира.
Основана Наполеоном в 1814 г. Признана общественно-полезной в 1918. Удостоена похвальных отзывов в 1919 г. от муниципалитета Сен-Сира на Морене; от местных о-в; от Центральной ассоциации студентов; от вольной коммуны Монмартра; от журнала «Mercure de France»; от циклокубистического музыкального кружка при «Эколь де-Боз’Ар»; от О-ва сыпучих газов; от Парусного пароходства и т. д.
Цены весьма умеренные.
Скидка на время купального сезона.
Общий стол — общее сердце — 18 котлов.
Это объявление достаточно рекомендует «Гостиницу крутого яйца». Но самое удивительное то, что она процветает и поныне, имея прекрасную репутацию и солидных клиентов. Калле отлично зарабатывает. Этот джентльмен всегда отличался организаторским талантом. В былые времена он в своей маленькой квартирке на улице Мон-Сени, выходившей во двор известного всем «дома работницы Женни»[5], принимал своих друзей, задавал пиры, длившиеся по нескольку дней. Закрывали ставни, окна завешивали мешками, зажигали все лампы, клали на пол зеркальный шкаф, долженствовавший изображать стойку бара. И пили вовсю! Там я раз целую ночь наблюдал, как пьет Пьер Мак-Орлан. Сидя верхом на спинке стула, он опустошал бутылку за бутылкой, ни мало не пьянея и держась все так же уверенно. Кто не выдерживал, отправлялся спать на вышку в особую комнату; или их осторожно укладывали тут же под стол или диван, чтобы они не мешали другим веселиться. Иногда участие в этих увеселениях принимали и Дюнуайе де-Сегонзак и веселый «папаша Дэдэ», который на другой день расписывал в газете «Комедия» небывалые блеск и пышность этих собраний. Неоднократно приводил я с собой туда и поэта Эдуарда Газаниона, у которого жил в те времена. Но окончилось это для него весьма драматически: однажды на рассвете, когда мы воротились домой, Эдуард, раздеваясь, сделал печальное открытие и, забыв о спасительной осторожности, разбудил спавшую жену следующим восклицанием:
— Ах, какая досада! Представь… Я потерял подтяжки!
О, зачем он не догадался взять мои!
Тогда, когда я его знал, Калле еще совсем не думал об избранной им впоследствии деятельности и скорее отдавался на волю случая. Впрочем, еще и сейчас мы читаем иногда в газетах его рассказы. Мог ли он рассчитывать на успех литератора? Возможно. В ту пору никто из нас не знал, что готовит ему будущее. Что касается меня, например, то, если бы не внимание и поддержка Шарля-Луи Гирша, который меня убедил покинуть Монмартр и несколько упорядочить свою жизнь, — я с таким же успехом, как и Калле, мог оказаться в конце концов хозяином кабачка или чем-либо в этом роде и, может быть, не имел бы оснований жалеть об этом. Жизнь имеет свои цели и пути, нам непонятные. Она нами распоряжается по своему усмотрению, и, если бы, например, я не последовал доброму совету относительно методов работы, данному мне однажды Метерлинком, я, быть может, никогда не написал бы ничего, кроме тех стишков, какие сочинял в веселые годы жизни на Монмартре:
— Уединяйтесь на три часа ежедневно, — внушал мне Метерлинк, — и даже, если работа не клеится, не выходите до назначенного вами часа из комнаты.
Прекрасный метод! Но, когда, в те времена, я пытался применить его на практике, я тотчас засыпал, потому что днем после бессонных ночей все мы буквально падали с ног от усталости. Когда закрылся «Кролик», мы перенесли свои ночные бдения к Маньеру, на улицу Коленкур и в мало посещаемые кабачки на улице Лепик, где проводили время в неподобающем обществе. Именно в одном из таких мест я встретил «Jesus la Caille»[6] и его приятелей, а в конце Тулузской улицы открыл ту самую хлебопекарню, которая мне дала впоследствии сюжет книги «Человек, которого преследуют».
6
«Jesus la Caille» — заглавие первого романа Карко, создавшего его автору литературное имя.