По берегу моря тянулись сплошные городские постройки, высились фабричные трубы. В глубь же побережья, словно зеленое с золотистым отливом стеганое одеяло, расстилалась равнина. Даже в дождь вид был превосходным и именно таким, каким я его представлял по японским гравюрам. Только один недостаток почти одновременно нашли мы с профессором: полновесный урожай дорого обходится земледельцу.
- Холера? - спросил я, наблюдая за непрерывным рядом колодезных журавлей.
- Холера, - откликнулся профессор. - Должно быть, так. Ведь они орошают поля сточными водами.
Я тут же почувствовал, что мы с японским земледельцем друзья. Джентльмены в широкополых шляпах, одетые в голубое, возделывающие поля вручную (за исключением тех случаев, когда берут взаймы вола, чтобы пройти лемехом плуга трясину рисового поля), были знакомы с этой бедой-холерой.
- Какой доход снимает правительство с этих огородов? - поинтересовался я.
- К черту! - ответил спокойно профессор. - Надеюсь, ты не собираешься описывать правила землепользования в Японии. Лучше обрати внимание на горчицу!
Она раскинулась полосами по обе стороны от железнодорожного полотна. Желтые гряды убегали вверх по склону холма, достигая темневших на бровке сосен. Желтизна буйствовала над бурыми песчаными барами вздувшихся речонок и миля за милей, выцветая, стелилась до берега свинцового моря. Дома с остроконечными крышами, крытые бурой соломой, стояли по колено в горчице; она осаждала фабричные трубы Осаки.
- Великий город Осака, - сказал гид. - Здесь различные фабрики.
Осака стоит на (над, между) тысяче восьмистах девяноста четырех каналах, реках, дамбах и канавах. Я не знаю точно, каким фабрикам принадлежат многочисленные трубы. Они имеют какое-то отношение и к рису, и к хлопку, однако японцам вредно увлекаться торговлей, и я не рискую назвать Осаку "великим коммерческим enterpot"*. Как гласит пословица, "Торговля не для людей из бумажных домиков".
Только один отель в городе отвечает разнообразным запросам англичанина - это "Джутерс". Две цивилизации приходят там в столкновение. Результат ужасает. Здание - целиком японское: дерево, черепица, повсюду ширмы. Однако предметы обстановки смешанные. Например, такэнома моей комнаты была из полированного черного пальмового дерева, а свиток с изображением аистов обрамляла изящная столярная работа. Однако на полу поверх белых циновок красовался брюссельский ковер, вызывающий зуд возмущения в подошвах. Веранда нависала над прямой как стрела рекой, протекающей между двумя рядами домов. В Японии достаточно умельцев краснодеревщиков, которые искусно вправляют реки в обрамление городов. С веранды просматривались три моста (один из них - отвратительное ажурное сооружение из стальных ферм) и частично - четвертый. Мы жили на острове и располагали причалом, так что могли, если захотим, воспользоваться лодкой.
Apropos воды будьте любезны выслушать шокирующую историю. Во всех книгах написано, что японцы хотя и славятся чистоплотностью, но иногда ведут себя фривольно. Они часто принимают ванну нагишом и вместе. Я подтверждаю это на основании собственного опыта, то есть привожу наблюдение человека, побывавшего на Востоке. Я сам сделал из себя посмешище. Мне захотелось принять ванну, и вот малюсенький человечек повел меня вверх и вниз по верандам в украшенную тонкой столярной работой баню, где было с избытком холодной и горячей воды. Баня помещалась на уединенной галерее. Совершенно естественно, к двери не полагалось запора, словно она вела в обеденный зал. Если бы меня защищали стены большой европейской бани, я находился бы в полной безопасности, но тут стоило мне приступить к омовению, как приоткрылась дверь и вошла прелестная девушка, показав знаками, что она тоже будет мыться в глубокой, вделанной в пол ванне рядом со мной. Когда человек одет в собственное целомудрие и пару очков, ему неловко захлопнуть дверь перед девушкой. Она догадалась, что я чувствую себя не в своей тарелке, и, хихикнув, удалилась, а я, густо покраснев, поблагодарил небо зато, что был воспитан в обществе, запрещающем мыться a deux*. В данном случае мне пригодился бы даже опыт Паддингтонских плавательных бассейнов*, но я прибыл непосредственно из Индии, и поэтому страх леди Годивы*, ехавшей по городу обнаженной, показался мне пустяком по сравнению с испугом, который я испытал перед этим Актеоном*.
Как и положено в период муссонов, лил дождь. Профессор обнаружил замок, который ему непременно хотелось осмотреть.
- Это замок Осака, - сказал он, - за обладание им сражались столетиями. Пойдем.
- Я видел замки в Индии: Райгхур, Джодпур и другие. Давай-ка лучше отведаем еще немного вареного лосося. Он очень вкусен здесь.
- Свинья, - сказал профессор.
Нить нашего путешествия вилась по четырем тысячам пятидесяти двум каналам, где ребятишки играли с быстрой водой (и ни одна мать не скажет им "нельзя"), пока рикша не остановился у рва тридцать футов глубиной, который окружал форт, облицованный гигантскими гранитными плитами. На противоположном берегу вздымались стены. Но какие стены! Их высота достигала пятидесяти футов, и меж блоками не было ни крупинки извести. Поверхность стен была изогнута на манер корабельного тарана.
Эта кривая известна и строителям Китая, а французские художники изображали ее в книгах, где описывается город, осажденный дьяволом в преисподней. Возможно, она хорошо всем знакома, но это меня не касается. Как я уже сказал, эта жизнь то и дело подносит мне сюрпризы. Итак, камень был гранитом, а люди древности обращались с ним как с глиной. Облицовочные блоки, которые придавали нужный профиль поверхности, достигали двадцати футов в длину, десяти или двенадцати в высоту и столько же в толщину, причем стыковка их, несмотря на отсутствие раствора, была безупречной.
- И это соорудили низкорослые японцы! - воскликнул я, пораженный величием камней, вздымавшихся вокруг.