Я не в силах описать того, что произошло потом. Калифорния ругался и молился разом. Портленд выкрикивал советы, а я делал то и другое. Казалось, что прошло полдня, а на самом деле - пустяшные четверть часа. Наконец наша рыбина неохотно вышла к берегу, время от времени обнаруживая характер. Она куда-то рвалась, вытанцовывала сарабанду в воздухе, однако подвигалась к нам, и неумолимая катушка дюйм за дюймом укорачивала нить ее жизни.
Мы вывели рыбу на берег в маленькой бухточке, и пружинные весы зафиксировали одиннадцать с половиной фунтов трепещущей лососины! Тут же, на гальке, мы исполнили военный танец, и Калифорния с такой силой сжал меня в объятиях, что едва не сломал мне ребра, пока выкрикивал: "Партнер! Дорогой партнер! Ведь это великолепно! Поймай-ка теперь своего! Я ждал этого часа двадцать четыре года!"
Я зашел в ледяную воду и забросил блесну чуть выше запруды, но, увы, зацепил лишь черно-голубую водяную змею с коралловым ртом, которая, свернувшись кольцом на камне, шипела проклятия. Другая попытка - о миг, достойный королей! Трепет, пробегающий по телу с головы до пят! Рыбина кинулась на блесну и схватила ее! Во мне еще оставалось немного здравого смысла, для того чтобы позволить ей побеситься, когда она, подпрыгнув в воздух (и не раз, а все двадцать), совершила полет, оставивший на катушке всего с полдюжины витков лески, так что показался никелированный барабан. Я обжег большой палец, прежде чем сумел задержать леску, но ощутил боль позже, потому что моя душа была там, в бесноватом потоке, где умоляла лосося сдаться, прежде чем ему удастся вырвать снаряд из моих рук. Молитвы были услышаны. Когда я изогнулся назад, уперев удилище в левую тазобедренную кость (в этот миг оно напоминало ветку плакучей ивы), лосось повернул, и мне удалось до последнего дюйма выбрать всю слабину лески.
В этом мире удача (когда ощущаешь полную радость победы) существует в нескольких видах, и я спрашиваю вас: - не является ли самой сладкой из них беззвучное умыкание лески у полнокровного лосося, которому точно известно, для чего это делается?
Подобно рыбине Калифорнии, лосось ринулся на меня головой вперед, а затем, подпрыгнув, рванул леску, однако в этот миг всевышний вооружил меня двумястами пятьюдесятью пальцами. Берег реки и сосны плясали вокруг как сумасшедшие, а я наматывал леску на катушку, словно от этого зависела моя жизнь. Казалось, прошли часы, но я продолжал делать свое дело, пока мне не удалось ударить лосося по голове, когда он дулся на меня в заводи. Калифорния стоял выше по течению, и уголком глаза я видел, как он широкими, размашистыми движениями умело забрасывал спиннинг. Он подцепил что-то, и в тот же миг мой лосось рванулся в сторону запруды. Калифорния и я одновременно тронулись вниз по течению. Наши катушки, словно звезды на заре, в унисон запели песню. Первородный энтузиазм добытчиков поостыл. Теперь мы оба были серьезно озабочены тем, чтобы упредить стремительные броски лососей на глубину перед плотиной и не перехлестнуть наши лески; одновременно мы старались загнать добычу на мелководье ниже по течению, где было удобно "приземлять" ее. Портленд пожелал нам набраться мужества и предложил перехватить у меня удилище. Я скорее предпочел бы умереть тут же, на гальке, чем уступить свое право продолжать игру до конца, право с помощью восьмиунциевой удочки "сделать" своего первого (еще неизвестного веса) лосося. Я услышал, как Калифорния задыхаясь шептал мне чуть ли не в самое ухо: "Настоящий боец из Файтервилля*. Уж будь уверен!"
В это время его рыбина совершила очередной бросок поперек реки. Потом Портленд с сачком в руке налетел на бревенчатую изгородь, порушив небольшой обрыв, и застучал сапогами по гальке, а я опустился на колоду, чтобы немного передохнуть. Когда я перевел дух, мои руки чуть дрогнули, и я не успел хватить лосося по голове. Неистовое бегство, всплеск и прорыв на глубину Клакамаса были мне наградой. Возобновилась горячая работенка: снова пришлось выбирать леску, держа один глаз под водой, а другой - на верхнем сочленении удилища. Самое худшее было в том, что я загораживал Калифорнии путь к маленькой заводи, о которой уже говорилось, и ему пришлось остановиться и изматывать свой приз на месте. "Отец всех лососей! - закричал он. - Ради всего святого, Джон Буль, поскорее вытаскивай свою форель!" Но я не мог ничего поделать. Даже оскорбление не сдвинуло меня с места.
Конец игры остался за лососем. С наигранным восторгом он позволял подтянуть себя к гавани, где я стремился его заполучить. Однако стоило ему почувствовать отмель под своим грузным брюхом, как он отрабатывал задним ходом, словно торпедный катер, и сердитое ворчание катушки говорило о том, что мои труды пошли насмарку. Такое случалось раз пятнадцать, пока наконец-то леска не намекнула, что противник все же проиграл сражение и разрешает буксировать себя.
И лосось был отбуксирован. Из-за его размеров сачок оказался бесполезным, но мне не хотелось портить рыбину острогой. Я ступил на мелководье и со всем уважением подхватил лосося под жабры. За проявление такой доброты он ударил меня хвостом по ногам. Я ощутил его силу и почувствовал гордость. Калифорния занял мое место на отмели: его рыбина держалась стойко. Я упал во весь рост на душистую траву, задыхаясь вместе с моим первым лососем, добытым с помощью восьмиунциевой удочки. Мои изрезанные руки кровоточили, я истекал потом, промок с головы до ног и был украшен че-шуей, словно арлекин - блестками; мой нос облупился под солнцем, но я был бесконечно, в высшей степени, совершенно счастлив. Он, этот красавец, мой дорогой, милый Лосось-багадур*, весил двенадцать фунтов, и целых тридцать семь минут ушло на то, чтобы вытащить его на берег! Он был подвешен за правый уголок челюсти, и крючок не беспокоил его. В тот миг я словно сидел посреди принцев и прочих коронованных особ, чувствуя себя выше всех их.
Мы слышали, как, изрыгая испанские проклятия, Калифорния сражался со своим лососем под береговым обрывом. Портленд и я присутствовали при поимке. Рыбина чуть было не сломала пружину весов. Те были созданы для того, чтобы выдерживать тяжести до пятнадцати фунтов. Мы уложили всех трех лососей на траве (одиннадцать с половиной, двенадцать и пятнадцать фунтов весом) и поклялись, что все пойманные позже будут подвергнуты взвешиванию и отпущены на свободу.