- Но признаюсь вам, - с гордостью произнесло Лицо, - что посещение каких-либо иных мест богослужения, не предписанных мне, было бы прямым неподчинением порядкам, установленным моей церковью. Однажды я три месяца жил в таком месте, где была лишь Веслианская методистская часовня, но я туда ни ногой, сэр. Ни разу. Это явилось бы проявлением ереси с моей стороны. Самой обыкновенной ереси.
Когда я перегнулся через ограждение палубы, мне показалось, что звездочки в воде тряслись в приступе самого обыкновенного смеха. Но, может быть, то была рябь, поднятая пароходом.
Глава XXVII
уводит из Ванкувера в Иеллоустонский национальный парк*
Кто даст нам хронику путей
Простых людей, ночей и дней
Средь козьих стад, в снегах, где худо,
И путников, пришедших ниоткуда?
Сегодня я почувствовал себя дезертиром. Сюда, в город Виктория, который находится в ста сорока милях от границы Соединенных Штатов, почта доставила мне вести из нашего дома - страны грусти. Я отдыхал на берегу форелевого ручья и испытывал раскаяние за каждый глоток благодатного, чистого, как алмаз, воздуха. Мне писали, что вас поражают болезни. От Ревари до южных границ умирают хорошие люди. Мне доставили известие о кончине двух значительных лиц. Совсем недавно мы разделяли трапезу, шутили, и кажется несправедливым, что я нахожусь вдали от ярма и муштры нашей утомительной жизни. Ведь нет иной жизни, кроме той - в Индии. Американцы - это американцы, их миллионы; англичане остаются англичанами, но мы в Индии - это Мы, англоиндийцы, где бы ни находились. Мы разделяем тайны друг друга и скорбим об утере собрата. Вправе ли я распинаться перед вами о безыскусном счастье оставаться в живых?
Новости отравили радость, мне сделалось стыдно. В корзине лежат семьдесят форелей, которых я выловил в ручье Гэррисон-Хот-Спрингс, но даже они не утешают меня. Эти рыбки подобны украденным яблокам, уличающим прогульщика в праздности. Готов расстаться с этой рыбой, с моей собственностью в лесах, со свежим воздухом, проститься с новыми друзьями ради того, чтобы запрячься в жесткую сбрую нашей привычной жизни и душными, пыльными вечерами снова толкаться в толпе у теннисных кортов, присутствовать на скучных обедах в клубе, когда женщины, все до единой, отправлены в горы, а четверо-пятеро выживших мужчин расспрашивают доктора про симптомы инкубационной оспы. Я страдал бы телом, но отдыхал душой. О блестящее, многострадальное общество, и вы, побратимы, - февральские новички, прибывшие с войсками, - и джентльмены, ожидающие расчета, берегите себя и свое здоровье! Больно узнавать о вашей смерти. Нас ведь так мало, и мы слишком близки друг другу.
Три года назад Ванкувер был уничтожен огнем за четверть часа. Сохранилось только одно здание. Сегодня население города насчитывает четырнадцать тысяч человек. Возводятся кирпичные постройки, которые потом облицовывают гранитом. Однако Ванкувер словно погружен в глубокий сон и этим отличается от любого американского города. Люди здесь не летают по улицам, изощряясь во лжи, и плевательницы в удивительно комфортабельных отелях стоят без дела. Тут бесплатные ванные комнаты, которые не запираются на замок. Если хотите принять ванну, совсем не обязательно рыскать в поисках служителя. Во всем этом и заключается неполноценность Ванкувера. Какой-то американец обратил внимание на отсутствие суеты на улицах и сильно встревожился, когда я громким, отчетливым голосом поблагодарил за это господа бога. "Мне подавай гранит, тесаный гранит и тишину, - молвил я. - Оставьте себе ваши вывески и суматоху". Все же вокзал Канадской Тихоокеанской железной дороги - не слишком внушительное здание. Тем не менее там могут высадить пассажира чуть ли не из окна вагона на палубу лайнера, который через четырнадцать суток доставит его в Иокогаму. Когда я прибыл, "Парсия" водоизмещением, скажем, в пять тысяч тонн ожидала пассажиров у причала, и мне было приятно взглянуть на бывшего "Кунарда"*. Ванкувер располагает почти совершенной гаванью, если не считать течений (о них не стоит даже говорить), которые несколько затрудняют там плавание парусников. Город раскинулся вокруг гавани, он тяготеет к ней и, несмотря на свою молодость, имеет более благоустроенные улицы, чем любой город американского Запада. Кроме того, кое-где развевается "старый" флаг, и это успокаивает. В городе полно англичан, которые чисто говорят по-английски, прибегая к богохульству только при необходимости, и никуда не торопятся, когда проводят время за стаканчиком. Это и прочее, о чем я понаслышался здесь, как, например, превосходные мастерские и многое другое, что собираются построить для Канадской Тихоокеанской железной дороги, убедили меня вложить средства в недвижимость.
Мной занимался восхитительный английский мальчишка. Он пытался поступить на службу в армию, но потерпел неудачу, а затем каким-то образом угодил в контору по продаже недвижимости и начал преуспевать. Я не стал бы покупать что-либо у американца - тот сильно преувеличил бы значимость сделки, пытаясь доказать, что я вхожу в обладание Эдемом. Мальчишка же сказал очень просто: "Даю вам честное слово, участок не находится на вершине горы или под водой. Город действительно скоро будет развиваться в ту сторону. Советую вам согласиться". И я согласился с такой же легкостью, с какой покупал пачку табаку. Me voici я стал владельцем четырехсот высоченных сосен, нескольких тысячетонных гранитных глыб у подножия этих сосен и горстки земли. Таков городской участок в Ванкувере. Вы или ваш агент придерживаете его до тех пор, пока не поднимутся цены, затем продаете и покупаете еще больше земли подальше от города, и все повторяется снова. Правда, мне не совсем понятно, как таким образом растут города, однако мальчишка-англичанин сказал, что в этом суть "игры" и все будет в порядке. Но все же хотелось бы, чтобы на моем участке оказалось поменьше сосен и еще меньше гранита.