Ходу до секретариата губернатора идти Ильину было всего минут пять, по дороге он успел сломать голову, кому и что от него могло понадобиться. Принципиальные вопросы столица всегда решала с Александром. Выборы? Это, вообще, чисто его тема. Было странно, что секретарь не объяснила, кто вызывает его к телефону.
Аппарат "ВЧ" стоял в секретариате в отдельной комнате, туда же выходили линии связи с военными и УВД, по которым можно было выходить напрямую и на их отдельные подразделения. Помещение, обычно, было закрыто, а на столе у секретаря была отдельная тревожная лампочка, которая зажигалась, когда проходил звонок по "ВЧ". Строго говоря, аппарат должен был стоять у самого губернатора и налицо было определенное нарушение правил, но прежний губернатор потребовал сделать именно так, поясняя, что он, таким образом, получает пару минут, чтобы приготовиться к разговору. Пока он дойдет до "связной" комнаты успеет настроиться на разговор. А на все упреки отвечал, что принимать звонки по "ВЧ" надо всегда, даже когда его нет на месте, а делать из своего кабинета проходной двор, чтобы туда кто-то заходил в его отсутствие, он не желает.
Ильина сначала такие заморочки немного удивляли, а потом он привык, убедившись, что жизнь в провинции вообще очень отличается от того стандарта, который с завидным постоянством пытались писать в Москве.
Пройдя в губернаторский блок, он кивнул секретарю и направился в уже открытую дверь связной комнаты. Как раз и новый звонок аппарат "ВЧ" раздался.
Сняв трубку, Ильин к своему удивлению услышал характерный говор старого знакомого, одного из руководителей МИДа. Первые же слова собеседника удивили его еще больше.
- Привет! Ну, что собираешься? Когда ждать тебя? А то нам надо бумаги срочно запускать.
- Добрый день, - машинально ответил Ильин, - извини, что и куда ты запускать собрался?
- Так тебе еще не звонили из Администрации? А ведь обещали: с самого утра поговорим, и просили побыстрее все оформить! Ну, ладно, тогда я сам коротко. Тебя решили отправить в Брест. Нам дана команда срочно укрепить кадрами все учреждения в Белоруссии, а в тебя с учетом твоего опыта в провинции на Старой площади просто вцепились. Коротко если, идея такая, чтобы в случае нужды ты мог там перехватить бразды правления. Опыта, мол, хватит. А формально, ты, вроде как, переходишь с руководства одним Генконсульством на другое. О своем вице-губернаторстве распространяться не будешь. Все понятно и логично. У предшественника как раз срок командировки истекает. Но задачи перед тобой, как понимаешь, будут ставить другие люди.
- Это все надо понимать...
- Да как хочешь, так и понимай. Между нами скажу тебе одно: сейчас никто толком не знает, чем все это кончится. Обстановка меняется каждый день, и даже не потому, что там происходит не пойми что,а поскольку у нас генеральная линия стала уж очень ломанной. Курс больно часто меняется. Того, что там происходит, никто не ждал. А теперь, с одной стороны, искушение подобрать все к своим рукам огромное, и вроде бы, предпосылки для этого есть - без нас батька не удержится, а, с другой, колется. Так что я бы не исключил в будущем никаких вариантов.
- Ты меня прости, пожалуйста, но зачем мне все это нужно? Думаешь, мне тут забот не хватает? Ты хотя бы представляешь, что мы уже пережили и что еще будет?
- Кого это волнует. Тут же у нас высокая политика делается! Как там твои китайцы говорят: кризис рождает возможности. Или что-то в этом роде. А о себе подумай. Я не удивлюсь, если твою фамилию - естественно в комплексе с другими вопросами - Самому называли. А он, как известно, больше одного шанса никому и никогда не дает. Готов рискнуть? Смотри, как бы не пожалеть потом. Ты же теперь уже не наша номенклатура, под Администрацией ходишь. В общем, я тебе все сказал, и даже больше, чем надо. И вообще, радуйся, что тебя сейчас не в ОЗХО представителем отправляю. Так что ждем.
И попрощался.
Шепча про себя что-то неразборчивое и явно не предназначенное для чужих ушей, Ильин направился в кабинет к губернатору. Секретарь открыл, было, рот, чтобы что-то сказать, но увидел выражение его лица и счел за лучшее промолчать.
Глубоко погруженный в свои бумаги, Александр недовольно дернулся на резко открывшуюся дверь, но при виде брата только глубоко вздохнул.
- Позвонили тебе, все же... Мне вчера намекали, что может так повернуться, но настоятельно просили тебя пока не дергать, поскольку решения наверху еще не было. Значит, определились...
В кабинет без стука сунулся секретарь.
- Вас, - обратился он к Ильину, - опять Москва. Там зам главы Администрации. Будет говорить прямо сейчас.
Дальше понеслось. Переездами и новыми местами Ильина было испугать, но вот поставленные задачи пугали. Строго говоря, место в Бресте было традиционно пенсионерским, и Ильину в нормальных, мирных условиях ну никак не подходило. Ему до такой синекуры предстояло в обычных условиях еще пахать лет десять. Но сейчас желающих озадачить его набралось столько, что неделя в Москве выдалась загруженной под завязку. Как водится, в таких случаях многое говорилось намеками. Как и что будет решаться в Минске, пока не знал никто. Рассуждали о программах максимум и минимум, но в чем они состоят, никто толком сформулировать не мог.Разные люди и службы вкладывали в эти понятия совершенно разные вещи.
К концу этой недели возникла ясность с датой приезда в Россию Луки, как его, не скрываясь, называли на Старой Площади, и, соответственно, определенности стало еще меньше - все теперь откладывалось в зависимости от результатов предстоящих переговоров. У Ильина вообще сложилось впечатление, что вся аналитическо-прогностическая работа его собеседников и их многочисленные доклады как бы пропадали в какой-то черной дыре там, наверху, и никто толком не знал, какие на ее основе сделаны выводы и приняты решения. Вот, прочитаете потом запись переговоров первых лиц и все поймете.Ему от этого было совсем весело. Поезжай, мол, туда и действуй по обстановке или в соответствии с указаниями, которые мы тебе пришлем. И тогда уж ничему не удивляйся. Вопрос о том, что он сам думает по поводу происходящего в Белоруссии, вообще никого не волновал. Иногда, впрочем, у него возникало впечатление, что личного отношения к этим событиям толком не было и у тех, кто работал на этой кухне.