Английские критики утверждали, что Эйзенхауэр не был блестящим стратегом, что его главные способности — это способности администратора, что его слишком легко могли переубедить ближайшие коллеги. Это не относится к критическому положению в Арденнах, так как после медленного старта (что можно объяснить, по крайней мере, его мнением, что это была ложная операция, как считал и генерал Паттон) он сам определил свою стратегию в общих чертах, которая не пользовалась успехом у де Голля или де Латра де Тассиньи, не говоря уже о Черчилле, но была, без всякого сомнения, правильной, как и тактика отражения непосредственной угрозы прорыва. Его тактика заключалась в том, чтобы предотвратить превращение атаки в «широкий поток», затем замедлить это движение, проникая во фланги, затем притупить острие клина и в конечном счете срезать клин как можно ближе к его основанию. Ему было необходимо идти по пятам Брэдли и Паттона, чтобы довести эту тактику до конца, и он не колебался: «Джорджи, эту войну ведет Айк», когда Паттон возражал, и то же Брэдли: «Это все мои приказы, Брэд».
Эйзенхауэр «созрел» поздно — закончив 61-м Военную академию в Вест-Пойнте, он поступил в штаб армии через 11 лет, не имея личного боевого опыта. В британской армии оба эти факта говорили против него, но не в германской. Вероятно, поэтому враги его ценили выше, чем союзники.
Поскольку наступление немцев потерпело неудачу, их попытка удержаться на выступе имела мало смысла, так как означала только оборону длинной дуги вместо прямой линии, там не было важных военных объектов, которые оправдывали бы это. Но Гитлер настаивал на том, чтобы уцелевшие части группы армий «Б» оставались там, где они стоят. Большая часть была сосредоточена на западе, вблизи переднего края выступа. В то время как они не были достаточно сильными для наступления, союзники становились сильнее с каждым днем. Это была крайне уязвимая позиция, и по всем правилам вскоре должно было последовать их полное уничтожение. Вместо этого они получили возможность увести почти всех людей и оружие за «линию Зигфрида».
Сейчас трудно выяснить, почему это произошло, почему не были подкреплены атаки у основания выступа или почему после соединения в Уффализе объединенные 1-я и 3-я армии США оказались не способны уничтожить обескровленные, отступающие немецкие дивизии. Один немецкий генерал объяснил это тем, что к тому времени немцы имели большую практику отступления через снега и льды перед превосходящими силами противника. Несомненно и то, что в тяжелых боях вышла из строя какая-то часть занятых в них американских дивизий, погодные условия были ужасными, но и Брэдли, и Монтгомери могли, если бы захотели, получить свежие войска из пунктов сосредоточения, которые готовились для предстоящих атак. А приказы Монтгомери о быстром отводе английских войск из Арденн и передвижении их назад к Голландии для следующего сражения были с восторгом описаны как «сохранение цели».
Если целью было поражение Германии, то с уничтожением 6-й танковой армии СС и 5-й танковой армии — цвета немецких сил на Западе — эта цель была как будто достигнута. Если же целью было пройти через Рур, чтобы там ни было, то Монтгомери был прав. Так или иначе, представившаяся возможность требовала от Монтгомери и Брэдли, чтобы они отставили в сторону дорогие им проекты и действовали согласованно. <…>
Сегодня, четверть века спустя, еще можно найти следы жестоких сражений, если пройти по дорогам и лесам и пересеченной сельской местности. Вдоль некоторых малых рек все еще стоят временные мосты, на некоторых рыночных площадях спокойно ржавеет огромный «тигр» или «пантера», на некоторых перекрестках дорог видны остатки орудий. Арденны оправились от ужасных ударов войны, разрушенные села и города отстроились заново. Пожилые люди отчетливо помнят кошмары войны; для молодых — это часть многих прошлых суетных войн, и некоторые из живущих в не пострадавших от разрушений местах завидуют живущим в новых домах восстановленных сел.
Есть и другие напоминания: мемориалы и военные кладбища, на одном из которых среди простых белых крестов тысяч могил стоит армейский номер 02605 и имя Джордж С. Паттон-мл., так как он был похоронен в Арденнах по собственной просьбе.
Двадцать тысяч европейцев, погибших в Арденнской битве, были бы неприятно поражены, если бы им удалось мельком увидеть то, чем стал конечный результат их боев.
С исторической точки зрения решение Гитлера провести наступление на Западном фронте определялось тем, как это решение отразится на конечных позициях армий, вступивших в Германию, и на соответствующих политических результатах. Продвижение западных союзников в Германию было отложено на пять недель, в то время как заключительное наступление русских состоялось на 11 дней раньше. Когда Рузвельт и Черчилль встретились со Сталиным в Ялте 4 февраля 1945 года, русский лидер мог вести переговоры с позиции силы. Напомнив своим союзникам, что январское наступление началось в ответ на призыв Черчилля о помощи и было «моральным долгом», совсем не связанным с обязательствами, взятыми Россией на последней встрече в Тегеране, он предложил генералу Антонову доложить о том, что было сделано за последние три недели.
Была взята Варшава, осажден Будапешт, 11 танковых дивизий стояли плотно вокруг него, немецкие силы в Восточной Пруссии были разбиты, а в Верхней Силезии — окружены. Передовые русские войска были всего в 40 милях от Берлина.
Сталин разумно не запрашивал каких-либо преимуществ, ограничиваясь тем, что откладывал все это для будущих соглашений, и полагаясь на бескорыстные действия Рузвельта. Но в последующих серьезных дискуссиях, в которых в основном решалась судьба Европы на целое поколение, а может и больше, позиции русских, американских и английских сил были одним из немногих конкретных факторов среди всех предположений и размышлений, и это имело большой вес. Другими важными факторами Ялтинской встречи были признательность Черчилля за «благородный риск» преждевременного русского наступления и безусловная вера Рузвельта в добрую волю Сталина.[121]
Примерно через семь недель, когда Эйзенхауэр принял решение не двигать свои силы на Берлин, одной из причин этого было убеждение американских верхов в том, что Россия не преследует политических целей. «Берлин, — писал Сталин Эйзенхауэру, — потерял свое прежнее стратегическое значение». Эйзенхауэр, Маршалл и Рузвельт согласились с этим утверждением, несмотря на яростные протесты Черчилля. Сталин получил сполна по «Арденнскому чеку» — он принес ему максимум выгод.
Передвижение Гитлером крупных сил с Востока на Запад и приоритеты, отданные группе армий «Б», которая на критический период получила почти всю военную продукцию Германии, серьезно ослабили немцев на Восточном фронте. К тому же контратаки союзников в начале января сковали много дивизий на Западе и полностью отвлекли немецкое Верховное командование. Эти факторы были, вероятно, более весомы в решении русских начать январское наступление раньше предполагаемого срока, чем «моральный долг» Сталина.
Русские историки никогда не соглашались с этим и настаивали на двух несовместимых заявлениях: с одной стороны, утверждали, что Арденнское наступление не было вообще серьезным наступлением, а только лишь пробой сил, в то время как, по мнению других, западные союзники были спасены от сокрушительного разгрома только благодаря тому, что русские начали 12 января наступление. Число введенных в операцию войск и объем военного снаряжения — достаточный ответ на первое утверждение: фельдмаршал фон Рундштедт описывал Арденнское наступление как «Сталинград № 2», и мы уже видели, что все шансы на большую победу немцев отпали уже 26 декабря, когда, как об этом сообщает «Немецкий военный вестник», далеко идущие первоначальные стратегические цели были отброшены и заменены ограниченными тактическими целями.