Английский министр иностранных дел не захотел поехать в Москву, а германский министр иностранных дел сейчас не только был готов, но горел желанием приехать — контраст, который, как правильно рассчитали нацисты, должен был произвести впечатление на недоверчивого Сталина. Немцы считали также исключительно важным, чтобы их послание дошло до самого советского диктатора. Поэтому Риббентроп в телеграмме особо отметил желательность того, чтобы Шуленбург попросил об аудиенции со Сталиным, подчеркнув также, что «условием его поездки в Москву помимо совещания с Молотовым является также обстоятельная беседа со Сталиным».
Предложения Риббентропа содержали также слабо замаскированную приманку, на которую, как полагали не без оснований немцы, должен был клюнуть Кремль. Повторив, что «на всем протяжении от Балтийского до Черного моря нет вопросов, которых нельзя было бы разрешить к полному удовлетворению обеих стран», Риббентроп конкретно назвал «Прибалтийские государства, Польшу, юго-восточные вопросы и т. п.».
Германия была готова разделить Восточную Европу, включая Польшу, с Советским Союзом. Это было предложение, которое Англия и Франция не могли — а если бы и могли, то, очевидно, не захотели бы сделать. И, выдвинув это предложение, Гитлер, видимо уверенный, что оно не будет отклонено, в этот же день — 14 августа — созвал на совещание в Оберзальцберге своих высших военачальников, чтобы изложить планы и прогнозы предстоящей войны.
Германо-советские переговоры
15–21 августа 1939 года
Посол фон Шуленбург встретился с Молотовым вечером 15 августа и в соответствии с указаниями зачитал ему телеграмму Риббентропа о готовности министра иностранных дел приехать в Москву для урегулирования советско-германских отношений. Как затем доложил посол в Берлин, советский комиссар воспринял это сообщение «с большим интересом» и «тепло приветствовал немецкие намерения улучшить отношения с Советским Союзом». Однако, как опытный игрок в дипломатический покер, Молотов не проявил никаких признаков торопливости. Подобная поездка, которую предлагает Риббентроп, заметил он, «требует надлежащей подготовки для того, чтобы обмен мнениями мог привести к результатам».
Каким результатам? Лукавый русский комиссар высказал некоторые соображения. Будет пи германское правительство, спросил он, заинтересовано в договоре о ненападении между двумя странами? Готово ли оно использовать свое влияние в Токио, чтобы улучшить советско-японские отношения и «устранить пограничные конфликты» — ссылка на необъявленную войну, все лето бушевавшую на маньчжурско-монгольской границе. Затем Молотов спросил, что думает Германия относительно совместной гарантии суверенитета Прибалтийских государств.
Все эти вопросы, сказал он в заключение, должны быть обсуждены в конкретной форме, с тем чтобы в случае приезда сюда германского министра иностранных дел речь шла не об обмене мнениями, а о принятии конкретных решений. Молотов снова подчеркнул, что «надлежащая подготовка этих вопросов необходима».
Таким образом, первое предложение о германо-советском пакте о ненападении было сделано русскими — в тот самый момент, когда они вели переговоры с Францией и Великобританией о вступлении в случае необходимости в войну с целью противодействия дальнейшей германской агрессии.[17] Гитлер был полностью готов обсуждать такой пакт «в конкретной форме», поскольку заключение его исключало участие России в войне и давало ему возможность напасть на Польшу, не опасаясь советского вмешательства. А если Россия не будет участвовать в конфликте, то он был убежден, что Великобритания и Франция струсят.
Была лишь одна трудность — шла вторая половина августа и его не устраивал медленный советский темп, подразумевавшийся требованием Молотова о «соответствующей подготовке» визита министра иностранных дел в Москву.
На следующий день, 16 августа, Гитлер и Риббентроп сочинили ответ Молотову, который был срочно направлен в Москву.
Нацистский диктатор безоговорочно принял советские предложения. Шуленбургу поручалось снова встретиться с Молотовым и сообщить ему, что «Германия готова заключить пакт о ненападении с Советским Союзом сроком на 25 лет. Кроме того, Германия готова гарантировать вместе с Советским Союзом [суверенитет] Прибалтийских государств. Германия также готова оказать влияние на Японию в целях улучшения и нормализации русско-японских отношений».
Теперь всякое притворство, что германское правительство не спешит, было отброшено.
«Фюрер [говорилось далее в телеграмме] считает, что с учетом нынешней ситуации и возможности в любой день возникновения серьезных событий (пожалуйста, при этом объясните г-ну Молотову, что Германия не намерена бесконечно терпеть провокацию Польши) желательно принципиальное и быстрое выяснение германо-советских отношений и позиции каждой из стран по текущим вопросам.
По этим причинам я готов прибыть самолетом в Москву в любое время после пятницы 18 августа для рассмотрения всего комплекса германо-советских отношений и, если необходимо, подписать соответствующие договоры».
Риббентроп включил в телеграмму личные дополнительные указания послу, чтобы тот «срочно попросил» об ответе Советское правительство и Сталина, а также конфиденциально ориентировал посла, что «мы особенно заинтересованы в том, чтобы моя поездка в Москву состоялась в конце этой недели или начале следующей».
На следующий день Гитлер и Риббентроп с нетерпением ожидали ответа из Москвы.
Но для сгорающих от нетерпения нацистских руководителей очередная встреча Шуленбурга с Молотовым оказалась неудачной. Полностью, несомненно, понимая причины лихорадочной спешки Гитлера, нарком иностранных дел вел игру с немцами, дразня и подначивая их. После того как Шуленбург вечером 17 августа зачитал ему эту телеграмму Риббентропа, Молотов, не обращая особого внимания на ее содержание, передал письменный ответ Советского правительства на первое послание имперского министра иностранных дел от 15 августа.
Ответ начинался с саркастического напоминания о многолетней антисоветской направленности политики нацистского правительства, в нем указывалось, что «до последнего времени Советское правительство… исходило из того, что германское правительство ищет повода для столкновений с СССР», в частности оно, «используя так называемый антикоминтерновский пакт, стремилось создать и создавало единый фронт ряда государств против СССР…». По этой причине, говорилось в ответе, СССР «принимал участие в деле организации фронта обороны против такой агрессии».
Если, однако, германское правительство сейчас намерено, указывалось далее в ответе, осуществить поворот от прежней политики в сторону серьезного улучшения политических отношений с СССР, Советское правительство может лишь приветствовать подобную перемену и со своей стороны готово пересмотреть свою политику в отношении Германии в плане ее серьезного улучшения.
Это улучшение, подчеркивалось в ответе, должно, однако, осуществляться постепенно посредством ряда «серьезных практических шагов».
Первый шаг: заключение торгово-кредитного соглашения.
Второй, «через короткий срок», — заключение пакта о ненападении.
Одновременно со вторым шагом Советы предложили «принять специальный протокол», уточняющий интересы договаривающихся сторон по тем или другим вопросам внешней политики. Это был более чем намек, что в отношении раздела Восточной Европы по меньшей мере Москва положительно отнеслась к германской точке зрения, что договоренность возможна.
Что же касается предлагаемого визита Риббентропа, Молотов заявил, что Советское правительство с удовлетворением восприняло эту идею, поскольку «посылка столь видного политического и государственного деятеля подчеркивает серьезность намерений германского правительства.
Однако поездка германского министра иностранных дел требует тщательной подготовки…»
17
17 августа в Вашингтоне заместитель госсекретаря США Уэллес пригласил английского посла Линдсея и рассказал ему о беседе Шуленбурга с Молотовым, подробно и точно изложив предложение немцев и ответ Молотова, включая предложения, касающиеся пакта о ненападении и Прибалтики. Эта информация была получена от посла США в Москве Штейнгардта, который 16 августа имел длительную беседу с Молотовым. Кремль, должно быть, полагал, что информация будет передана англичанам. Сталин, видимо, еще не решил, к какому лагерю примкнуть. Пытался ли он предупредить английских и французских представителей на переговорах в Москве, что они должны серьезно приступить к делу, иначе он подпишет соглашение с немцами, которые делали ему широкие предложения? Пока советские архивы не будут открыты, ответа узнать не удастся. Но если Кремль рассчитывал оказать нажим, то эта попытка оказалась безрезультатной. Несмотря на беседу Уэллеса 17 августа, Лондон получил эту информацию слишком поздно — 22 августа. Английская нерасторопность в этом случае невероятна — посол вместо срочной телеграммы отправил информацию авиапочтой. —