Горькое наследие
Внешне позиция и доводы Сталина в сложившейся международной обстановке были разумными, и если бы вопрос касался только безопасности Ленинграда, можно было бы, без сомнения, выработать какое-то решение, приемлемое для обеих сторон. Но положение усугублялось событиями прошлой истории. С 1809 по 1917 год Финляндия входила в состав Российской империи как автономное Великое княжество Финляндское. Первоначально, хотя в стране и находились русские гарнизоны, внутренняя автономия Финляндии соблюдалась. Однако в 1890-х годах правительство России начало проводить в Финляндии политику русификации, что вело к ущемлению законодательных и конституционных прав финского населения. Это вызвало упорное сопротивление со стороны финнов, в результате большинство финских политических деятелей, игравших ведущую роль в 1939 году, выросли и воспитались в атмосфере национального сопротивления русскому империализму. Кроме того, сказались и последствия революции 1917 года.
Правительство большевиков признало независимость Финляндии в декабре 1917 года, хотя в то время в стране находились крупные гарнизоны революционно настроенных солдат. Когда в январе 1918 года финские социалисты попытались последовать примеру, поданному революцией в России, и создать республику рабочих, вспыхнула ожесточенная гражданская война. В этой войне русские войска передавали оружие и оказывали тайное содействие финским «красным», тогда как буржуазное правительство Финляндии получало помощь от Швеции и Германии. Революционные красные отряды были разгромлены, их участники подверглись жестоким репрессиям, а руководители нашли убежище в России.
Во время гражданской войны в России правительство Финляндии помогало контрреволюционным действиям немцев, операциям британского флота и другим антибольшевистским движениям, в ряде случаев предоставляя свою территорию для проведения этих операций; к тому же оно относилось к финским коммунистам как к предателям и русским агентам. Поэтому, хотя после заключения мирного договора 1920 года отношения между Советским Союзом и Финляндией были формально корректными, деятельность финских коммунистов служила постоянным напоминанием, что в один прекрасный день СССР может попытаться переиграть случившееся в 1918 году, используя финскую коммунистическую партию в качестве своего инструмента.
С другой стороны, советские руководители считали, что финляндское правительство относится к ним с глубокой враждебностью. Они не могли полагаться на финские заверения, что территория Финляндии вновь не будет предоставлена в распоряжение врагов СССР. Напротив, они подозревали, что финляндское правительство будет радо возможности уничтожить коммунистическую угрозу. В результате этого наследия прошлого ни СССР, ни Финляндия не доверяли друг другу. Ни одна из сторон не была готова поверить в декларируемые мотивы другой, и основа для честного компромиссного решения отсутствовала.
Поэтому неудивительно, что правительство Финляндии сочло русские предложения совершенно неприемлемыми. Никто не хотел сдавать в аренду полуостров Ханко или рассматривать столь кардинальные изменения границы. И только два влиятельных лица — сам Паасикиви и маршал Маннергейм,[36] главнокомандующий вооруженными силами Финляндии на время войны, — выступили в пользу далеко идущих уступок. Эти двое были готовы принять большинство русских требований, касающихся Карельского перешейка, и предложить некоторые прибрежные острова в качестве баз вместо полуострова Ханко, ибо ни один из них не имел иллюзий относительно намерений СССР и других стран мира. Оба они верили, что, если Финляндия позволит войне разразиться, ей придется сражаться в одиночку и она потерпит быстрое поражение.
Правительство отклонило их совет. Финские министры считали, что Советский Союз не начнет войну, и находились в плену иллюзий, что, если дело дойдет до войны, другие страны помогут Финляндии. Эти гибельные иллюзии подогревались жестами сочувствия со стороны многих государств, включая США, хотя шведское правительство дало ясно понять, что оно не сможет вмешаться своими вооруженными силами в советско-финляндскую войну, Маннергейм и Паасикиви указывали, что нет никаких доказательств, что какая-то другая держава сможет предложить эффективную помощь. Еще более тревожным было то обстоятельство, что Германия — традиционный противовес России в районе Балтики — убеждала Финляндию принять русские предложения.
Неуступчивость финнов
Паасикиви вернулся в Москву 23 октября. На этот раз ему придали компаньона — министра финансов Таннера. Отчасти потому, что правительство подозревало Паасикиви в слишком мягком отношении к русским. Делегация была уполномочена предложить только незначительные изменения пограничной линии на Карельском перешейке и не делать никаких уступок в вопросе о базах. В ходе второго раунда переговоров 23–24 октября Сталин слегка смягчил запросы в отношении Карельского перешейка и численности гарнизона на Ханко, но не отказался от основных требований. Финские предложения он отклонил как полностью неприемлемые. Молотов, явно удивленный жесткой позицией финских представителей, спросил: «Вы что, намерены спровоцировать конфликт?» Терпение русских явно иссякло.
Делегация снова возвратилась домой, и дискуссии между членами правительства и лидерами сейма возобновились. Маннергейм продолжал настаивать на компромиссе и заявил, что армия не сможет продержаться более двух недель, но и на этот раз лишь Паасикиви поддержал его. Шведский премьер-министр Хансон подтвердил в письме прежнюю позицию. Тем не менее финляндская делегация в третий раз отправилась в Москву будучи готовой предложить только небольшую Дополнительную уступку в отношении границы на перешейке и подтвердить отказ от предоставления баз. Финский министр иностранных дел Эркко был убежден, что русские блефуют. «Русские не хотят конфликта», — заявил он Таннеру, а Паасикиви было предложено «забыть, что Россия является великой державой».
Вечером 31 октября Молотов, выступая в Верховном Совете СССР, изложил советские предложения, переданные Финляндии, дав при этом понять, что упрямство Финляндии вызвано вмешательством враждебных Советскому Союзу государств. Это выступление потрясло финляндское правительство и еще более финский народ, который впервые узнал о масштабах русских требований и бурно выступил против уступок, сыграв тем самым на руку правительству.
Когда 3 ноября в Москве возобновились переговоры, они сразу же зашли в тупик. Молотов сказал: «Мы, гражданские люди, не достигли никакого прогресса. Теперь будет предоставлено слово солдатам». Но на следующий день Сталин, явно желая достичь урегулирования, выдвинул различные альтернативы аренде полуострова Ханко — например, купить его — и, наконец, предложил вместо него арендовать некоторые прибрежные финские острова. Таннер и Паасикиви считали, что это открывает путь к урегулированию, однако финляндское правительство отвергло предложения Сталина. На последней встрече 9 ноября Сталин по-прежнему пытался достичь компромисса по вопросу о базах, но финляндская делегация не могла даже обсуждать его. Переговоры затем прекратились, и 13 ноября делегация отбыла в Хельсинки.
Наступило временное затишье, и правительство Финляндии почувствовало уверенность, что оно избрало правильную линию. Никаких шагов по возобновлению переговоров оно не предприняло, эвакуированные жители начали возвращаться по домам, планировалось возобновить занятия в школах, усилились требования о демобилизации. Из отчетов о переговорах в Москве ясно, что Сталин искренне хотел достичь мирного решения, но не собирался отказываться от основных требований. Когда 9 ноября стало очевидным, что добиться этого не удастся, он разрешил использовать другие средства.
36
Маннергейм, Карл Густав Эмиль (1867–1951) — маршал, главнокомандующий финской армией в 1939–1940 и 1941–1944 годах, президент Финляндии в 1944–1946 годах. —