Начальником оперативного штаба ОКБ был генерал (впоследствии фельдмаршал) Кейтель, занимавший этот пост и при Бломберге. У него не было никаких командных функций, и на иерархической лестнице он занимал место ниже главнокомандующих видами вооруженных сил; не был он и председателем Комитета начальников генеральных штабов. Три главнокомандующих видами вооруженных сил лично встречались вместе только в редких случаях и всегда в присутствии Гитлера. Предыдущая карьера Кейтеля в оперативном штабе не подготовила его к исполнению высоких командных или штабных постов, и он ограничивал свои военные обязанности безоговорочной переработкой указаний фюрера в приказы, в большинстве случаев не вступая ни в какие споры. Назначая его на должность начальника оперативного штаба ОКБ, Гитлер торжественно заверил Кейтеля, что он будет его «единственным доверенным лицом и советником по военным вопросам». Однако вскоре он сделался немногим больше чем «начальник канцелярии».
Главный помощник Кейтеля по оперативным вопросам генерал Йодль быстро ухитрился превратиться в действительного советника Гитлера в этой области. Его несомненный военный талант, однако, сводился на нет всепоглощающей верой в фюрера. Он слишком преклонялся перед «гением фюрера», не смея сам и не допуская других ни на йоту уклоняться от указаний Гитлера, и считал своим долгом и долгом штаба служить верховному главнокомандующему вермахта в качестве «рабочего», а не «генерального» штаба.
Такая позиция вышеназванных двух генералов привела ко многим несчастливым последствиям в руководстве военными действиями: сохранились расхождения во мнениях и раздоры — к тому же еще со времен Бломберга — между офицерами ОКБ, новыми «фронтовиками», смотрящими на все глазами нацистских бонз, и более консервативными старшими офицерами, в основном армейскими. Фактически эти раздоры имели место и в других высших штабах; даже в самом оперативном штабе ОКВ, например, не было взаимного доверия между Йодлем и мной, его заместителем.
В результате всего этого в начале войны оперативный штаб Гитлера оставлял впечатление очень слабого оперативного органа. Внутри его раздирали указанные выше расхождения во мнениях, а внешне он был на ножах со штабами видов вооруженных сил и ни у кого не пользовался авторитетом. Короче говоря, оперативный штаб ОКБ был совершенно не способен оказать необходимую помощь государственному деятелю, не имевшему ни малейшего опыта в управлении вооруженными силами и который вдобавок был склонен развязать новую мировую войну. Даже если бы у нас имелась тщательно разработанная и логическая стратегическая концепция, оперативный штаб ОКБ был не способен обеспечить целеустремленное управление всеми видами вооруженных сил.
Пока длилась Польская кампания, остававшемуся в Берлине штабу было приказано разведать возможность размещения ставки ОКБ в Западной Германии. Она должна была разместиться возможно ближе к фронту, но за пределами дальности огня французской артиллерии. Около ставки фюрера предполагалось разместить ставку главнокомандующего сухопутными войсками.
До начала войны Гитлер всегда считал, что его ставка должна находиться в столице рейха; в 1939 году он даже отверг предложение построить защищенный командный пункт в районе немного западнее Берлина под смехотворным предлогом, что он не может двигаться на запад, когда армия марширует на восток. Теперь стало ясно, что он отказался от этой точки зрения.
Намного большую важность для всего хода войны — и для послевоенных событий — имело второе решение Гитлера: начать наступление на запад осенью 1939 года. Это решение было принято в середине сентября единолично, наедине, в тиши штабного вагона: он ни с кем не обсудил этот вопрос; он ни у кого не попросил совета; он посвятил в эту тайну только своего адъютанта Шмундта, и то лишь после того, как принял это решение. Шмундт раскрыл этот секрет начальнику оперативного штаба ОКБ, якобы единственному советнику фюрера по военным вопросам. Когда 20 сентября я собрался посетить ставку главнокомандующего сухопутными силами, Кейтель под строгим секретом поделился со мной этой новостью и при этом всем своим видом выразил изумление этим решением.
Несмотря на предупреждение Кейтеля, немедленно по прибытии в Берлин я тут же проинформировал генерала Штюльпнагеля, первого заместителя главнокомандующего сухопутными войсками, зная, что его начальником ему поручено подготовить для Гитлера меморандум о том, что потребовались бы годы, прежде чем немецкая армия будет готова вести войну на западе иного характера, нежели оборона «Западного вала». Поскольку я разделял эту точку зрения — Йодль никогда не разговаривал со мной по этому вопросу, — мне казалось (и по-прежнему кажется и теперь), любые методы были оправданы, чтобы предотвратить медленное сползание к развязыванию второй мировой войны.
В довоенный период как открытая, так и тайная оппозиция игре Гитлера в политику силы была неэффективной; его молниеносные победы своими поверхностными эффектами неоднократно создавали видимость его правоты. В тот момент, однако, казалось, что для блага нашей страны и народа должны быть предприняты величайшие усилия, чтобы удержать его, пока еще не поздно. Однако все попытки в этой области оказались бесплодными.
В оперативном штабе ОКВ других мнений, кроме мнения, которого придерживались в «высших сферах» (как говорил Йодль), не было. Фактически после Польской кампании и временного возвращения Гитлера в Берлин старшие генералы оперативного штаба стали еще более изолированы, чем до этого. Генералы Кейтель и Йодль переехали из помещений штаба в рейхсканцелярию, где жил и работал Гитлер. Это по его желанию они должны были принять участие в совещаниях тесного кружка, своего рода «малого военного совета», как это имело место в сентябре в штабном эшелоне фюрера. В рейхсканцелярии их единственным компаньоном был Гитлер и его адъютанты и помощники; генералы были обречены на выслушивание потока его нескончаемых речей, особенно во время ежедневных инструктивных заседаний; Йодль, кроме того, присутствовал на завтраках фюрера вместе с высшими сановниками «третьего рейха».
Тем временем старшие офицеры оперативного штаба оставались в тихой заводи штабного здания в Берлине. Единственной их работой было получение указаний из рейхсканцелярии и подготовка приказов, содержание которых чаще всего противоречило их собственным убеждениям; это занятие перемежалось сбором информации и данных, которые с неохотой предоставляло им высшее командование и штабы видов вооруженных сил. Однако этой информации неизменно не хватало, для того чтобы на ее основе повлиять на предвзятые идеи Гитлера. Армейские офицеры, входившие в состав оперативного штаба ОКВ, в особенности были лишены моральной или интеллектуальной поддержки своих непосредственных начальников, поэтому им приходилось обращаться за утешением в генеральный штаб сухопутных войск.
Два поразительных инцидента особенно ярко иллюстрируют расхождения между нацистской идеологией и мышлением военных. Вскоре после окончания Польской кампании Гитлер спохватился, что военное немецкое управление обращается с поляками разумным и цивилизованным образом; осознав это, он пришел в ярость и, совершенно не считаясь с военной целесообразностью, внезапно передал управление оккупированными территориями одному из партийных функционеров, который в качестве «генерал-губернатора» слишком буквально выполнял указание фюрера превратить оккупированную Польшу в «ад на земле». Даже Кейтель пришел в ужас от грубости и пренебрежения законностью, проявленных Гитлером в припадке ярости.
Второй инцидент произошел 5 ноября 1939 года, когда главнокомандующий сухопутными войсками прибыл в рейхсканцелярию, чтобы сделать последнюю попытку отговорить Гитлера от плана наступления на Западном фронте; Браухич при этом ссылался на недостаточно крепкую дисциплину в некоторых соединениях армии во время Польской кампании. Аргументы Браухича задели чувствительное место Гитлера: его гордость воспитанием немецкой молодежи в нацистском духе. Он оборвал Браухича и потребовал конкретных доказательств его утверждений.