— Ваше Высочество? — позвал его позади голос Лиама. Гарри отвлекся и сделал шаг медленнее, наклоняясь ближе к Советнику.
— Полагаю, теперь мы практически в безопасности?
— Можно сказать и так.
Аст замешкался, словно вопрос, который он хотел задать, мог показаться Принцу неуместным.
— Будете ли вы теперь… уделять время предстоящим выборам?
— Ну, — задумчиво протянул Гарри. — Я произнесу речь, когда придёт время, но я не буду стремиться к Короне, если асты не захотят видеть меня Правителем.
— А если захотят?
— Тогда я буду править.
***
Звонкий переливающийся гул голосов вовсе не стройный — одни звучали восторженно, вторые в недоумении. С длинного, украшенного голубыми цветами, балкона, Гарри улыбался не выборам очередного Правителя Аруана, а многим дорогам судьбы, которые ему открывались. Его речь была хороша, пронзительна, прекрасна, даже трогательна, но речь Джеммы была лучше, поэтому здесь не было обиды. Украшенная корона опустилась на голову с бесцветными длинными волосами, заплетенными в замысловатую прическу. Гарри нравилось, что волосы Джеммы так отросли, они выглядели красиво. Достойно Короны, величественно. Свои же волосы он обрезал короче, чем раньше, чтобы они не мешали ему при боевых тренировках.
До появления первой и второй Луны дворец искрился музыкой и танцами. Его бокал не пустел, но Принцу всё равно было весело.
— Посол? — обратился к нему обладатель мелодичного голоса. Обратился к нему Правитель. — Вам стоит станцевать с вашим новым Господином.
— Да, Ваше Величество. Но только один танец, иначе остальные претенденты на ваше внимание расстроятся.
Они с Джеммой, смеясь, закружились в легком, игривом танце, так, словно всё еще были детьми, не совсем понимающими, что в танце нужно держать стройность и ритм.
— Не говори мне, что тебя расстроило это, — ухмыльнулся Принц, когда танец подошёл к концу.
— Меня не расстраивает Корона. Только немного пугает.
Они соединили руки, нежно их, сжимая, и Гарри еле ощутимо коснулся своим кончиком носа до носа правителя.
— Пусть твоё правление будет спокойным и счастливым.
Позади раздались звуки счастливо поющих астов, воздающих почтение новому Правителю, и Гарри отступил к ним, сливаясь с толпой и возвращая в руки свой бокал.
Прекрасная сверкающая ночь стала тянуться для него слишком долго, а улыбка на губах стала тяжёлой. Но ему нужен был вовсе не покой. Гарри прошёл мимо охраны на посту тронного зала, по лестнице вверх к своим покоям и выдохнул легче, когда оказался в пустой просторной комнате, сквозь открытые окна которой проникал свежий ночной ветер. Он стянул свою праздничную одежду, откинул далеко мысли о Большой Вселенной, об Аруане, о далёком Капитане с судьбой под знаком неизвестности. Его мир сузился до образа звездного неба из окна его спальни, но…
… вот только окна он не открывал.
Комментарий к Плыть необходимо, а жить — нет!
Плыть необходимо, а жить — нет! * - Слова произнёс Помпей на корабле, который отправлялся в Рим с хлебом из Сардинии, Сицилии и Африки, приказывая готовиться к отплытию, несмотря на сильную бурю. Фраза употребляется как пример верности долгу.
*анамезон - выдуманное топливное вещество, упоминающееся в книге Ефремова “Туманность Андромеды”
Голосуем за Харре 2!18. Короче, знаете, что хочу сказать, нет, это не новогоднее обращение. Просто в этой главе, если вы заметили, мне пришлось выебать себя в задницу, пока я догнала, что очень сложно на русском языке, который имеет гендерно окрашенные глаголы и прилагательные, написать о существах у которых нет определенного пола, а использовать “оно” как-то не хотелось. А еще вы можете заметить, что Гарри точно определен как “он”, но это потому, что в прежних главах я уже обосралась и написала его в мужском роде, но давайте представим, что это из-за того, что Луи и все остальные обращались к нему как “принц” и “он”. Лиам тоже уже вроде упоминался как “он”, поэтому может потом я этот косяк исправлю. Но честно говоря, я не знаю как по-русски ещё это написать, если у вас есть варианты, то я за них вас расцелую.
А, ну и конечно же, с новым годом. Пусть в новом году будет побольше прод, годных фанфиков, и других кинков кроме дэдди-кинка. Мери кристмас.
========== Лебединая песня ==========
Поднятые вверх руки означают поражение. Это то, что им вбивают в голову с момента задержания и теперь продолжают напоминать об этом три раза в день — утром, при выходе на смену, днём, когда проверяют после обеда, и перед отбоем. После изнуряющей работы в рудниках, не каждый к концу дня был в состоянии поднять руки над собой, но если ты не поднимаешь, то получаешь прикладом в живот или в другие уязвимые части тела — так еще хуже, потому что чувствительность всё ещё есть, да и какая. Луи всё время везло, потому что ему удавалось раз за разом находить в себе силы поднимать руки во время сканирования, даже несмотря на то, как жалко он выглядел, когда они бесконтрольно при этом тряслись. Нельзя называть слабостью стремление выжить — выживать, естественное желание любого существа, так что Луи не слабак. Он держал язык за зубами, не вступал в перепалки и не общался ни с кем из заключенных. В первый год он тщательно и рьяно придумывал план побега — осматривал рудники, искал потаённые ходы, изучал охранную систему. Вот только всё без толку — планета Гибрис без преувеличения была задницей Вселенной. Все коды имели сложное шифрование, а ключи блокировки распознавали ДНК. На этот раз Луи оказался там, откуда не вылезти.
Он привыкает к мозолям на руках, которые никогда не успевают зажить до конца и загрубеть. Он всё еще часть великой системы, однако, теперь он не просто маленький болтик, он болтик, выброшенный куда подальше, пока огромная машина продолжает работать.
— Они это специально, — сплюнул на нижней койке возле Луи один из заключенных. Томлинсон пялился в потолок, неспешно перебирая края тюремной рубашки и изредка закашливаясь от едкой пыли рудников, уже успевшей осесть в его легких. — Заставляют нас этими палкам копать, хотя везде давно используются машины. Это рабский труд, чтобы лишить сил и сопротивления.
— У тебя итак особо силёнок не было, — клокочаще усмехнулся ему другой. У них завязалась перепалка, но Луи не прислушивался ни к единому их слову. Его мало что стало интересовать из пустой болтовни, и глубины его мысли стали единственным местом, где он мог находить покой.
— Эй, немой? — грубо толкнули его рукой. — Поговоришь с нами? За все два года ни словечка от тебя.
Луи устало развернулся к заключенному лицом — у того в глазах читалось желание докопаться до чего угодно, так что дело тут было не в Томлинсоне и его молчании, просто этот человек тоже устал от собственной судьбы.
— Мне нечего вам рассказать, ребятки. Веселых баек у меня в запасе нет.
В ответ ему зарокотали.
— А ты невеселые расскажи.
— А грустных вам мало? Мне казалось, в тюрьме хочется отвлечься от грустного.
— Да твои грустные, небось, уморительнее всего, что я слышал. Видал я таких — строят из себя мучеников, а на деле сидят за какое-нибудь ограбление.
Они дружно засмеялись, а Луи и не хотелось их прерывать — пускай смеются. Ему тоже на секунду стало смешно — вспомнились времена юности, когда он и Зейн неумело обворовывали ангары и снимали детали у космолетов. Если бы еще в молодости его на этом поймали, они бы, вероятно, получили условный срок и на этом успокоились — остались бы на Аджере, устроились бы на какую-нибудь пыльную работу и занимались бы своими фермами, пока не женились и не нарожали кучу детей, даря им на день рождения последние модели летающих кораблей. Но их не поймали — поэтому хотелось всё больше и больше. Как только получаешь хоть каплю этой власти, силы, свободы, остановиться уже не можешь.