Времена, когда я его боялся и прятался в доме, только чтобы этот пьяный ублюдок меня не нашел и не выпорол ни за что, прошли.
– Спасибо, что предложил. Я как раз по этому поводу и заехал, – швыряю в него ключи от тачки, – провожать не стоит.
– Сынок, – материнское лицо вытягивается, – что ты такое говоришь?
– Я сваливаю, мам.
– Куда? Клим!
Она идет за мной следом, прямо в комнату.
Пока я вытаскиваю из шкафа чемодан, мама пускает показную слезу. Давит на жалость, как делала уже сотни раз, а я велся. Прогибался под ее слова, не хотел оставлять. Бросать здесь одну. Но не сегодня. Их уродская беседа за завтраком стала последней каплей. Живут как уроды. И я вместе с ними в такого же превращаюсь. Скидываю шмотки с полок и достаю пару заначек с наличкой из стола.
– Это из-за Луизы? – продолжает причитать ма. – Так и знала, что она нам еще покажет. Сначала тебя, потом Витю чуть не окрутила. Правильно, что свадьбу отменили.
– Мама! – повышаю голос, да нет, ору. – Ты себя слышишь? У нее горе.
– У всех горе. Жизнь, сынок, она такая. Я тоже без мужа с тобой маленьким на руках осталась. И ничего, выкарабкалась. А эта вертихвостка точно не пропадет.
– Вертихвостка? Так какого хрена ты ее в дом-то притащила?
– Все ошибаются, милый. Я же не знала, что она за человек. К тому же у нее была такая прекрасная мать. А эта, змея, специально вас с братом рассорить хотела.
– Он мне не брат.
Мама вздыхает и оседает на кровать.
– Пусть так. Но открой ты глаза…
– Серьезно?
Дальше молчу, просто застегиваю чемодан и вызываю такси. Перекантуюсь у Рябины, а через пару дней свалю в столицу. Давно нужно было это сделать. Давно…
– И куда ты пойдешь? – не унимается мама. – Ни образования, ни денег. Кто тебя и где ждет? А я тебе скажу: никто! Если уйдешь, Игорь потом не примет тебя обратно.
– Я и не стремлюсь быть принятым обратно твоим мужем. По горло его «отеческой любви» хватило. Когда он мне в шестом классе руку сломал, ты, мама, посмеялась над моим богатым воображением и списала все на скользкую дорожку у дома.
– Клим, давай мы не будем возвращаться к этим бредням. Хватит делать из Игоря монстра. Он тебе не нравится, но...
– Пока, мам. Я позвоню, как устроюсь, – не даю ей договорить, – сочини для всех сказку, что я уехал учиться в Лондон. Выстраивай свою идиллию дальше, – выхожу за дверь.
В такси сразу набираю Рябину, прошусь на ночлежку. Друг, конечно же, не против.
Ехать на съем за деньги Мельникова желания нет. Больше нет ни малейшего желания быть хоть как-то к ним причастным. Если раньше я тратил его бабки и нервы за все побои и унижения, то теперь я могу уверенно сказать, что просто продавался.
Мальчика обидели, и он думал, что таким образом мстит плохому дяде, но на самом же деле этим я только подтверждал свою несостоятельность и ничтожность. Я прогибался под отчима. Хавал его бабки, которыми он откупался от меня за все наши с ним казусы.
– Заваливайся, – Сава ударяет свой кулак о мое плечо.
– Выручил.
– Давай без соплей, Клим.
– Да я так, – стаскиваю кроссовки. – Пиво есть?
– Найдем.
Из прихожей мы перемещаемся на кухню. В отличие от меня, у Рябины зачетные предки. Понимающие. Просто адекватные. Не мнящие себя какой-то шизанутой правящей династией и богемой небольшого города на краю земли.
– Завтра похороны, – сворачивает крышку с бутылки, и та издает тихое шипение, – знаешь?
– Нет.
– Мать сказала. Говорит, там все по п*зде пошло. Луизкин отец оттягивал подписание каких-то бумаг, набивал цену. А теперь вся эта херебора сработала против него. Контракт не заключили и вломили неустойку. Короче, там восемьдесят процентов бизнеса выдернули.
– Лу же наследница, – сам не знаю, для чего говорю, все же понимаю. Это ничего не меняет. Бабок там почти не осталось, а то, что осталось, уже сто процентов осело в кармане отчима, не зря Витька там ошивается.
– Ты же понял.
– Да понял, понял. Я у тебя пару дней перекантуюсь и свалю. Билет уже взял.
– И куда отчаливаешь?
– В златоглавую.
– Бабки нужны?
– На первое время хватит.
– Ну если что…
– Рябин, давай без соплей.
– Ладно. Весело, конечно…
– Я хочу ее с собой забрать, – говорю и смотрю в ночь через прозрачный тюль на окне.
– Лулуху?
– Надеюсь, согласится, – продолжаю, не обращая внимания на Савин вопрос.