— Ну, что случилось? Расскажешь мне? — на мои слова мальчик захлопал в ладошки и что-то, насупившись, агукал. — Что ты говоришь, — продолжая укачивать ребенка, ответила я на его лепетания.
Сын тяжело вздохнул и удобнее устроился у меня на руках. Я подошла к окну, откуда лился лунный свет, освещая комнату. За окном уже растаял снег, и колыхались пока еще голые деревья. Открыв тюль, я развернула Ник-Эллиота к окну, держа его вертикально.
— Завтра пойдем гулять сюда, да? И нам понадобятся для этого силы. Ты же дашь мне еще чуть-чуть поспать, а утром мы снова увидимся, хорошо? — поцеловав сына в затылок, я аккуратно вернула его в горизонтальное положение у себя на руках.
Ник засыпает быстрее, если я ему пою. Он начинает улыбаться, смотря на меня, когда я начинаю петь. Он даже не подозревает, что это совсем не колыбельная, которую я ему обычно исполняю.
Каждую свободную минуту, когда я не занята рутиной и сын отдыхает, я отдаюсь музыке. Я продолжаю писать песни. В основном я выкладываю свою боль в тексты, дабы не держать её в себе и не расстраивать своего ребенка. Я решила сейчас спеть одну из старых. Написанную, как раз после того, как я застала Пита, звонящего своей секретарше.
— Вспоминай меня хотя бы по кусочкам. Мы поставили точку, но не точно. Вспоминай меня, волк-одиночка. Вспоминай наш снег волшебной ночи.
Я тихо напеваю припев еще раз. Я видела, как Ник-Эллиот затихает и, внимательно слушая мой голос, засыпает. Я оторвала взгляд от красивого личика сына, вновь смотря в окно.
— Бешеными ритмами ты открыл мне темный мир. Воздушными рифмами ты со мною был. Корнель оставил и забыл, порой играя и бросая пыль, — Пит умеет красиво говорить, жаль, что это всё не имеет веса.
— Так хочется тебя обнять, прижаться и забыть всех. Вспоминаю, и мне кажется, что ты и есть снег. История без начала и конца, на месте бег — стратег, захвативший мой берег, — я ненавижу его, но люблю. Сильно. Я бы хотела вернуть всё хорошее, что у нас было. Но у меня просто нет достаточно веры для этого.
Я повторяю припев и снова перевожу взгляд на сына. Его глаза закрыты. Медленно подхожу к кроватке ребенка и кладу его туда. Малыш тут же просыпается. Не прекращая петь, я глажу сына по его пухлой щечке:
— Мне грустно просто, что все так сложно. Все, чем осыпаны дороги, оказалось сложным. Мой привкус кожи на лезвии ножа, ты — парфюмер там, где пожар. Так жаль, что мы не будем вместе никогда! Добрую печаль вспоминай хоть иногда… Знай, что я рядом — мой милый пес. Если захочешь быть собой — тот же адрес, — я чувствую, как по щеке скатывается слеза. Свободной рукой смахиваю её.
— Я помню вкус губ, я помню все прикосновенья. И я запуталась в пустыне слов невинных. Ты отпустил свою печаль первым. Расставит все по местам это время. В твоих глазах порок и чистота горных рек. Мне казалось, что ты — дьявол, а ты — человек. И выход моего кошмара — лишь побег. Я убегаю от судьбы в свой волшебный снег, — когда я закончила песню, дыхание малыша выровнялось.
Выпрямившись, я подошла к двери, но не вышла. Я не хотела идти в таком состояние к Питу. Закрыв дверь, я села в кресло, наблюдая, как луну постепенно сменяет солнце, и слушая мирное сопение сына.
POV Пит
Я проснулся от непонятного шороха. Половина Китнисс пустая. Прислушавшись, я понял, что непонятные звуки исходят от радио-няни. Кит ушла успокаивать сына. Обычно она выключала гаджет, чтобы не разбудить меня или чтобы я не слышал, о чем она разговаривает с Ником. В каких бы отношениях мы сейчас не находились, я вижу, что где-то глубоко внутри себя Китнисс ещё любит меня. Она ненавидит меня, и все же она осталась.
Может я и изменился, но как я умел разглядеть под маской ледяной королевы настоящую Китнисс, так и сейчас умею. Какой бы сильной она не хотела казаться, ей тяжело осознавать, что человек, которого она любит, предал её… не в первый раз. И это разбивает мне сердце, хоть и жена считает, что мне все равно на её откровение тогда, три месяца назад. Я не позволю несправедливости погубить мою семью.
Я слушаю, как Китнисс поёт нашему сыну. Знаю, жена сочиняет песни. И эта одна из них. Девушка уверена, что я лгу ей и всё, что было между нами — обман. Но это не так. Я докажу ей.
POV Китнисс
Наутро я проснулась в кровати. Наверное, Пит, уходя на работу, отнес меня обратно в постель. Ник-Эллиот ещё спал, и я успела принять душ, прежде чем сын проснулся.
— Доброе утро! — улыбаясь, я поцеловала Ника.
Сын руками начал неприятно сжимать грудь, требуя свой завтрак. Удобно устроившись в кресле, я дала малышу грудь. Пока я кормила Ник-Эллиота, в голове всплыли отрывки вчерашней ночи. Я тяжело вдохнула и откинула эти мысли подальше. После кормления я переодела сына для прогулки и вышла с ним в сад. Телефон зазвонил.
— Китнисс, привет.
— Привет, Энни. Как дела, как себя чувствуешь? — подруга сейчас на восьмом месяце.
— Чувствую себя слоном, китом или кем-то подобным. В общем, как ты и предупреждала, — мы обе рассмеялись. — Но я звоню узнать, как у тебя дела. С рождения Джей-Джея ты практически не выходишь из дома.
— Я не могу оторваться от него, — одной рукой я вожу коляску от себя и к себе, а другой держу телефон.
— Уф, знаешь, Китнисс Эвердин никогда бы не произнесла таких слов. Я думала, ты не очень и хотела заводить детей.
— Это в прошлом, — коротко парировала я. Я посмотрела на уже спящего сына и улыбнулась.
— Я и не говорю, что это плохо. Ты изменилась в лучшую сторону. Но, дорогая, ты загоняешь себя. Ты сойдешь с ума, все время находясь в четырёх стенах.
— И что ты предлагаешь?
— Проветриться. Ты, я и наши мужья. Всего лишь на несколько часов. Я знаю, ты переживаешь оставлять сына одного, но слишком сильная привязанность тоже не очень хорошо. Ему скоро пять месяцев, и пока у него не начались резаться зубки, пока Джей не требует действительно твоего постоянного присутствия, воспользуйся возможностью. Китнисс, от этого ты не станешь плохой мамой, — угадав мои мысли, успокоила меня подруга.
— Дай мне неделю, подготовиться. Ты и сама скоро поймешь меня. Вы с малышом на протяжении девяти месяцев были неразлучны. Потом он появляется на свет, и ты чувствуешь себя опустошённой в физическом плане. Но ваша связь, она становиться только крепче. Тебе и правда будет тяжело отойти от своего ребенка.
— Как хорошо, что у меня есть ты. Теперь мне не надо лезть в интернет по поводу и без. Я могу позвонить тебе, и ты мне в подробностях расскажешь, от чего может плакать ребенок, как его держать, купать, кормить и тому подобное, — весело прощебетала подруга.
— Мне кажется, или ты уже сама начинаешь раньше времени сходить с ума? — подколола я подругу.
— Поэтому мне и самой нужно отвлечься от всех этих детских штук.
— Уговорила. Через неделю, вечером после того как я уложу Ник-Эллиота.
— Отлично, — обрадовалась Энн. — Я подумала, может, нам сходить в караоке. Ты хороша в этом.
Я согласилась с идеей подруги. На самом деле я рада буду спеть в полный голос. Не напевать колыбельную, а спеть песню, громко, звонко. Мы с Энни проговорили ещё полчаса до момента, когда сын проснулся.
— Извини, Энн, мне нужно идти.
— Я слышала. Еще созвонимся.
Завтра вечером мы идем с Питом в караоке, но я так вымоталась этим днём. Ник-Эллиот плохо себя чувствовал и капризничал весь день — у него разболелся животик. Вместе с ним расстраивалась и я. К тому же полчаса, которые я выкраивала для себя, чтобы вздремнуть, пропали. Целый день я провела с сыном, успокаивая его, качая на руках, в коляске, колыбели.
Придя с работы Пит отпустил меня поспать:
— Кит, иди, отдохни. Мы вместе проведем отлично время. Да, парень? — забирая сына у меня из рук, сказал муж.
Оставив Питу бутылочку с молоком, я ещё раз объяснила мужу, в каком состояние сегодня наш ребёнок. Блондин сказал, что всё будет в порядке, отправил меня наверх. Поцеловав маленькую ладошку сына, я с тяжелым сердцем отстранилась от моих светловолосых мужчин… Вернее от моего единственного мужчины — моего маленького мальчика. Уже поднимаясь по лестнице, я услышала, что Ник-Эллиот снова начал плакать. Я уже хотела вернуться, но вспомнила слова Энни. Она права, сын уже должен привыкать к тому, что я не всегда буду рядом. Придя в спальню, я переоделась и залезла под одеяло.