Он и ворчит на вас».</p>
И вот она, наконец, последняя сцена беседы Яго с женой. Шим уже предвкушал окончание этого кошмара, как вдруг проговорив: «Ты лгал. Клянусь душой — все ложь. Ложь подлая, проклятая!» — Ючон наградил «мужа» звонкой пощёчиной. Звук разнёсся далеко по залу. Чанмин постарался не подать вида, что ему больно — не девчонка же он в самом деле, но в глазах заблестели неподдельные слёзы. Мистер Ю не выдержал, рявкнув:
— Ючон, не переигрывай!
Но тот и сам понял, что перестарался, он даже зауважал мелкого в этот момент, поэтому задуманный пинок на фразе: «И твой навет убийцу подстрекнул!» — показался Шиму ласковым поглаживанием. Со словами: «Я так и знала… Я с собой покончу!..» — Ючон, будто желая наказать себя, схватился за горло. Чанмин, глядя испуганно на «бесноватую жену», чуть не забыл свою следующую реплику: «Ты что? Сошла с ума? Ну, марш домой!», — в ответ на которую Пак, приложив руки к груди и явно переигрывая, произнёс: «Всегда послушна мужу я, теперь же… Домой я, может, вовсе не вернусь!»
Апогеем всего на сегодняшний день, конечно, послужила сцена прощания заколотой мужем Эмилии. Протянув руку в сторону предполагаемого полога, он произнёс трагическим голосом, заломив брови: «С моей синьорой рядом… положите…» — и фальцетом затянув: «Ива, ива… Жестокий мавр, она была чиста! Она тебя, жестокий мавр, любила! Спасеньем в том клянусь… и умираю…» — наконец-то умер. Все вздохнули с облегчением…
Когда репетиция закончилась, Джеджун, по дороге домой, улыбаясь, спросил у Ючона:
— И что это сегодня было? С чего у тебя клапаны-то сорвало?
— Знаешь, — не медля, ответил тот, — мне просто стало обидно. Мы с тобой, закалённые не в одной драке, играем баб. А этому молокососу досталась мужская роль. Вот я и решил сделать так, чтобы у него даже мысли не возникло посмеяться надо мной.
— Судя по его обалдевшему виду и облегчённому вздоху, когда твое представление закончилось, цель была благополучно достигнута, — вставил свои три копейки Хёнджун.
— Да, я был в ударе, — самовлюблённо щурясь от удовольствия, что доставляли ему воспоминания о репетиции, проговорил Пак.
— Не то слово! — поддержал его Хён.
— Угу, слово не то, но то слово — матное, — хохотнув, закончил Джеджун, и троица, обнявшись, двинулась, как обычно, в сторону дома Дже.
Примечание к части
В главе представлены выдержки из трагедии В. Шекспира "Отелло, венецианский мавр" в переводе Б.Н.Лейтина.
Генеральная репетиция. Спектакль
Ю Дже Сок объявил накануне, что на генеральной репетиции всё будет максимально приближено к спектаклю. После заданного мальчишками вопроса, что это означает, снизошёл до объяснения:
— Это значит, что завтра прогон сцен будет проводиться в полном облачении, плюс макияж.
— Макияж?! — Джеджун был в шоке.
— Да, именно. Я понимаю, вы у меня и так красавцы писаные, но макияж всё же необходим — женские роли обязывают.
— И почто нам такое унижение! — картинно заломил руки Ючон. — Женские роли, платья, так ещё и разрисуют как кукол.
— И чья это идея, позвольте спросить? — прищурился Джеджун.
— Распоряжение директора, — коротко ответил учитель, пожав плечами, он и сам был удивлён.
Джеджун давно стал подозревать, что за всем этим кто-то стоит. Сначала было жёсткое условие, чтобы главные роли исполняли он и Чон, потом — тряпки из театра, теперь — макияж. Было очевидно, что кто-то просто развлекается. Но вот кто и почему — это оставалось загадкой. Ким поделился своими догадками с друзьями и Юнхо, даже язва Чанмин вынужден был согласиться с доводами Джеджуна, что всё это неспроста. Но никто из мальчишек не подозревал, кому они могли так насолить.
Двумя днями ранее.
В кабинете директора зазвонил телефон селекторной связи. Подняв трубку, он услышал сообщение секретаря, что к нему пришёл посетитель и требует немедленной аудиенции. Едва мистер Чхве дал добро, как в кабинет к нему вошёл Ким Хичоль. Как же этот молокосос раздражал. Но ссориться с ним было невыгодно, поэтому приходилось терпеть выходки избалованного мальчишки. А тот, словно точно знал о чувствах директора, ухмыльнулся и, абсолютно не церемонясь, не считая нужным спросить разрешения, буквально плюхнулся в глубокое кресло напротив Чхве.
— Чем обязан? — только и спросил директор.
— Дело в том, что, как я слышал, подготовка к представлению идёт полным ходом. Поэтому я опять хотел бы предложить свои услуги.
— Да? — удивился директор. — И какие же на этот раз?
— Ведь очевидно, что актёрам необходим хороший гримёр. Парни на женских ролях — это всё равно парни, а макияж и грим исправят все недочёты, да и мавр должен быть как минимум чёрен лицом, если следовать тексту пьесы.
— Согласен, и что Вы можете предложить?
— Я приглашу гримёра из театра. Он два дня будет работать в школе.
— Почему два дня? — озадаченно спросил мистер Чхве.
— Как, вы не знаете, что генеральная репетиция должна проводиться в максимально идентичных представлению условиях, то есть, при полном параде, как говорится? Мистер Чхве, не ожидал от вас подобного невежества.
— Молодой человек, не забывайтесь!
— Ладно, простите, — ухмыляясь, произнёс Хичоль, но в голосе не слышно было и намёка на раскаяние.
— Надеюсь, это всё? — раздражённо поинтересовался директор.
— Да, абсолютно.
Когда Ким Хичоль вышел за дверь, Мистер Чхве от души шваркнул о стену увесистое пресс-папье. Да, время чернильных ручек прошло, но директор любил этот предмет. Он напоминал ему о детстве, когда маленький Шивон сидел в кабинете отца и, не дыша, слушал, как скрипела, бегая по бумаге, авторучка, наполненная чернилами, и с нетерпением ждал момента, когда отец допишет страничку и разрешит ему, наконец, промокнуть её этим самым пресс-папье. Улыбаясь, директор чувствовал себя сентиментальным дураком, но это были самые светлые и яркие воспоминания. Поэтому сей коллекционный предмет всегда лежал на столе. Порой мистер Чхве специально использовал гелевую ручку, чтобы можно было, как в детстве, промокнуть буковки, не успевшие как следует высохнуть. И вот сегодня этот мелкий засранец умудрился настолько вывести из себя директора, что тот, не задумываясь, пожертвовал сим предметом, дабы приглушить ярость, снедающую изнутри.