ое помещение, с прикрытыми окнами шторами, и чёрной кроватью.
— Это что, моя комната? — спросила Розалия, рассматривая эту комнату.
— Да! — воскликнула Стефани, похлопав себе руками. Её сердце тут же ёкнуло, словно это движение, этот восклик полный радости, смешанный с предвкушением, кого-то напоминал.
— Круто-о-о, тёть Стефани, только вы думаете обо мне, как о личности. — девушка прошла в комнату, и улеглась на кровать. Та недовольно ей скрипнула. — Обалдеть…
— Просто, у меня тоже было не простой, подростковый период, когда меня никто не понимал. — виновато сказала она, и ведь это было правдой. Когда Стефани было 17, она любила наблюдать… Жестокие вещи. Она помогала перевязывать открытые раны своим сверстникам, посещала «бои без правил», и была сама по себе, агрессивной девушкой, что срывалась по пустому поводу.
— Что у нас на завтрак? — тёмные глаза Розалии, — конечно, это были линзы, — взглянули на обеспокоенную тётю, что до сих пор волновалась о ёкнувшем сердце.
— Гнилые кишки с оторванной плотью животного.
— У меня даже аппетит пропал… Когда есть?
— Да хоть сейчас, уже всё готово.
Они расселись за раскладной стол, который Стефани привезла из своей квартиры. Она считала, что подобное экономит место в пространстве. И накладывая себе и Розалии еду, они стали есть.
— Тёть Стефани, у вас усталый вид. — подметила Розалия, уплетая бифштекс за обе щёки. Розалия приехала из Нью-Йорка, там жили её родители. Многие сверстники её избегают, и её это, иногда, задевает, тем не менее, она «шатается» по городу с остальными, такими же «фриками», как она.
— Я всю ночь не могла уснуть из-за клоуна. — честно ответила она, переворачивая макарошку вилкой.
— Тёть, вы боитесь клоунов?
— Нет, не боюсь, если они не хотят меня съесть.
— Вау! А какой он был?
— Страшным, с такими зубами! — она руками показала пасть, представляя, словно это челюсть акулы. — И нижняя часть тела, принадлежала пауку!
— Круто-круто! Я тоже хочу себе такого клоуна! — воскликнула Розалия, представляя его себе, хотя в своих представлениях, был совсем не Пеннивайз, а какой-то глупый клоун из McDonald’s-а.
— А ещё, у него глаза горели жёлтым цветом, как фары машин.
— Тёть, ну у вас и фантазия. Поделитесь?
— Да запросто, забирай!
После завтрака, они решили вместе прогуляться по городу. Направляясь в центр, как предполагала Стефани, там должно быть колесо. Добравшись до туда, она уже не ожидала его увидеть. Даже если бы колесо стояло, обязательно, он бы выглядывал из всех домов, и виден из всех уголков маленького города.
Присаживаясь на скамейку, в этом парке, Стефани посмотрела на хмурое небо, из которого редко падали снежинки.
— Тёть Стеф, это же ваш родной город, правильно? — спросила Розалия, ногами пиная снег.
— Угу… — промычала девушка, глянув на неё.
— Как получилось так, что вы не помните, что произошло с вами? Когда мы были на пляже, вы сказали, что это шрам от гризли, но сами в этом не уверенны.
— Что подсказывает твоё чутьё? — Розали в удивлении даже перестала пинать снег.
— Вам интересна моя теория?!
— Н-да. — Розали повернулась к Стефани всем корпусом, сияя своими чёрными глазами.
— Я думаю, это маньяк, что водиться в этом городе! Ага! Вы думали что я не стану читать про этот город? Совершённое нападение на вас, не какой-то пустяк! Возможно, это и монстр, кто знает-кто знает. — девушка пожала плечами, загадочно улыбаясь.
— О-о-о, вот как. И что довело тебя до этой мысли? — Стефани никогда не имела детей, поэтому, с радостью водилась с маленькими карапузами её знакомых. Когда она днями, неделями сидела с маленькой Розали, пока мать была в отъезде, очень полюбила эту девочку, как свою дочь. Розалия, чуть ли не стала её смыслом жизни, что сумела разбавить горькость одиночества, крупицей сахарного кристалла.
— Вы когда-нибудь слышали о том, что этот город на первом месте в Америке по пропажам людей? И более того, даже зная это, люди всё ровно остаются тут, словно их что-то тут держит.
— Это ты где вычитала?
— В интернете… — девушка виновато улыбнулась, словно сама знала, какую же ерунду она несёт. Зато, она свято в это верит.
— Ну тогда ладно. — Стефани легко улыбнулась, и погладила Розалию по плечу. Эта девушка, считающая себя, чуть ли не самой дочерью Сатаны, не любящую никого и ничего, имеющую отвращение к прикосновениям от всех, никогда не была против поглаживаний тёти по плечам, или её объятиям.
— Нет-нет! Я вам говорю! Склоняюсь к теории — неудачного эксперимента или выросшее животное на радиации! Я изучила пасти гризли или медведей, но тётя! — воскликнула она, заставляя Стефани прислушаться к её словами в серьёз. — Ваш шрам, больше похож на акулий укус. Вряд ли в вашем озере, недалеко отсюда, завелась акула, так?
— Ты в этом уверена, акулий прям?
— Да! — и ведь девушка в этом была очень настойчива. Почему-то на ум Стефани вылез только один монстр, сумевший подобное сделать, и это — вчерашний клоун. Но раз это было лишь спутывание реальности с воображением, так почему же пасть клоуна, зрительно, но совпадало со шрамом Стефани на боку?
Об этом, они ещё всю дорогу говорили. Они даже не заметили, как время подходило к вечеру. Конечно, Стефани не была глупой, и не стала рассказывать об укусе клоуна своей племяннице. Но... Розалия вынашивала подобную теорию. Она думала, что возможно, забытые воспоминания о детстве, приснившийся клоун, шрам на боку — всё подходило друг другу, но теперь осталось связать нитью здравого смысла и не смешивать с придуманным бредом.
Всю дорогу, их преследовал незримый Пеннивайз. Он словно дикое животное, прятался в тени, во тьме, где его никто не увидит. Набив себе желудок, теперь он целенаправленно готов объявить о себе Стефани, которая о нём забыла. Догадки девчонки его смутили, ведь если она решит раскрыть его, то, конечно ей никто не поверит под влиянием клоуна, и ему придётся её сожрать. Ему не льстило, что Стефани имеет такие нежные, тёплые чувства матери к девочке, но, главное, она не имела прямой связи «мать и дочь». Он даже предположил, что возможно, эта дочь союза Стефани и Майка Андерсона, и если бы это была правда, он бы разорвал на части… Конечно, только отца и дочь, Стефани он бы не трогал, и намерено бы стёр о них воспоминания у неё, только пока не знал как. Он подобное не практиковал, потому что ему не надо было кому-то стирать память. Они, либо сами забывали, либо сжирал их мозги, — третьего не дано.
Прибыв домой, они поужинали, и сели за телевизор, где провели пол ночи, пока Розалия не уснула на диване.
— Хей, соня, иди в кроватку. — прошептала Стефани, не в одном глазу не чувствуя сонливости, и проводила девушку до кровати, чтобы та об что-нибудь не ударилась. Удобно её уложив на кровать, укрывая одеялом, она чмокнула её в лобик, и собиралась уйти спать.
— Вкусная девочка, со своими страхами, со своими желаниями… — промурлыкал чей-то сладкий голос, доведя Стефани до приятной ностальгической эйфории, словно этот голос был рычагом её счастья. Обернувшись, она увидела того самого клоуна, что грустно улыбался, водя рукой в перчатке по волосам Розалии. Девушка, что спала, стала вжиматься в себя, слегка постанывая от страшного сна.
— Не трогай её, пощади… — молилась девушка, боясь за свою племянницу. Ядовито-янтарные глаза, светившийся в темноте, ну точно, как фары машин, перевели свой взгляд на неё. Он прижал свой указательный палец к своим красным губам.
— Ш-ш-ш-ш, разбудишь ведь... А ты уведи меня от неё, давай. — жуткая улыбка налезла на клоуна, и тот поднял руку. Стефани, справляясь с животным страхом и инстинктом, который, как резанный, вопил «Беги! Беги!», сжала руку клоуна, и стала его уводить его из комнаты. Он послушно пошёл за ней, и когда они вышли за дверь, она дальше повела его в свою комнату, где закрыла дверь, и преградила путь.
— Кто ты? Что тебе нужно от меня? Я уже вызвала полицию! — говорила она ему, наблюдая, как тот, свободно и просто, словно комната его, а не её, ходил по ней. Он брал её вещи, всматривался, и иногда кидал взгляд на сундучок, но в конечном итоге, он лёг на кровать, так устало, и глубоко вдохнул запах Стефани.
— Ты обязана меня помнить, милая Стефани. Мы проводили с тобой так много времени. Обидно, что ты так просто, спустя каких-то 27 лет, забыла меня. — он поднялся с кровати, вальяжно сел, закинув ногу на ногу.
— Я тебя совсем не помню, прости. Но я знаю, что ты очень опасен…
— О как?! А 27 лет назал ты была влюблена в меня. — хитрый взгляд Пеннивайза заставил сердце Стефани съежиться, но не от прилива старых чувств, а от страха к его янтарным глазам. Одним щелчком, рисунки хранившийся в сундучке полетели, и стали левитировать по комнате. — Ты много раз меня рисовала, и каждый раз расстраивалась, что не получаюсь таким, каким ты меня видишь.
— Нет… Ты же воображаемый друг, так ведь? — тут перед глазами стала обыгрываться сцена на полу, где маленькая девочка, очень похожая на неё, сидела напротив того же клоуна, что сидел сейчас с кровати, и рисовала, а потом возмущённо: «У меня не получается! Нарисуй себя, нарисуй, пожалуйста, Пенни!» — Пенни…
— Ну-ну, давай, я знаю, это вертится у тебя на языке. — подбадривал клоун Стефани, пока та находилась в своих мыслях, и те, неуловимо вихрились, что-то показывая кадрами.
— Мистер… Мистер… — она старалась всеми силами ухватить воспоминания её слов. Губы старались сами, без участия хозяйки, произнеси слова.
— Ну-ну, не томи! — взвизгнул от счастья клоун, и прыжком оказался рядом с ней.
— Мистер Пеннивайз — танцующий клоун, твист! — тихо, но радостно воскликнула она, словно тут же ощутила себя маленькой тихой Стеф.
— Да! Да! Это я, я, милая Стефани! — клоун подхватил её, и сжал в объятиях. Они вместе упали на кровать.
— То есть, это ты! Но… Но почему ты так реален?! — она отстранилась от клоуна, который не казался ей таким жутким. Странное тепло стало трепетать в её сердце, и его янтарные глаза стали завораживать. Ведь они сейчас лежали вместе, на кровати, где сильные руки Пеннивайза, прижимали её талию к себе.
— Потому что я не воображаемый. Я есть в твоей жизни, и более того, я реальнее чем ты, потому что вселенная больше обеспокоена о моём существовании, чем о твоём. — Пеннивайза переполняло чувство счастья и удовлетворения, но он всё равно понимал, она лишь вспомнила его имя, не более. На этом, упрямый клоун и не собирался останавливаться. Если есть шанс ей помочь вспомнить, самостоятельно, он вернёт её сладкий вкус, — если этим, конечно, не испортит её жизнь.
— Так получается… — Пеннивайз уловил её страх и неприязнь к нему, она хотела от него отстраниться, но клоун этого не дал. — Та пасть, ты! Ты оставил на мне тот шрам!
— Когда ты была маленькая, то уже простила меня за это. — клоун всё же освободил девушку, и та, вскочив на ноги, отошла от него к стене.
— Да м-меня не это беспокоит, а то, что получается, ты ешь детей?! — и снова страх окутал, бросив её тело в дрожь.
— Тогда ты не слишком об этом была обеспокоена. — Пеннивайз встал вслед за ней. Теперь, для неё казался его взгляд угрожающим, жутким и страшным. От этого, клоун невольно улыбнулся, усугубляя, и без того ко дну катящуюся, ситуацию.
— Я была ребёнком! Я была одинока! Моя психика была слабой! — воскликнула девушка, и рядом с ней, прошёлся удар. Не сильный конечно, и по стене паутиной трещины не пошли, но клоун мог и так. Их лица оказались близки, и она почувствовала забытый его запах, что стал приятно тянуть внутри живота, — да-да, тот самых, запах жжёного сахара.
— Я спас тебя от одиночества… — прошептал он ей на ухо, и табун мурашек побежали по телу. Это странное сочетание чувств, — страха и наслаждения, — ведь его голос, был для неё освежающим воздухом в душной комнате. Хотя, именно его шептание, и тяжёлые вдохи согревали замерзшие уши от ужаса. — Я заботился о тебе, как родитель. Ты стала для меня основным источником любви.
— Прошу… Не надо… Я… — девушка, вслушиваясь в его голос, стала ощущать удвоенное чувство усталости. Бессонница, длившееся два десятилетия, стресс от переезда, бессонная ночь от страха — это всё надавило на её мозг, что он просто решил отключиться.
Пеннивайз поймал её тело, и удовлетворённо улыбнулся, так как теперь она спит как убитая. Многие-многие года, как чувствовал он, она не могла нормально поспать. И зная, что его блаженный голос сможет послужить кнопкой по отправке в царство Морфея, шептал ей на ухо специально.
Поднимая её на руки, укладывая на кровать, он сам прилёг рядом, любяще сложив её голову на свой пуф, заботливо приобнимая за плечи.
— Милая, милая Стеф… Спи… — и с этими словами, разглядывая её повзрослевшие лицо, находя в них отголоски личика маленькой Стефани, ухмылялся, и шептал монолог всё ночь, о том, как же он рад снова увидеть её.