Города требовали для епископа смертной казни. От имени Риги, Ревеля и Дерпта рижский бургомистр Антониус Мутер заявил, что они отклоняют любые переговоры с Бланкенфельдом, поскольку в Ливонии «…многие из живущих понемногу поговаривали, что за измену приговаривают к смерти через повешение или колесование, <…> что как богатые, так и бедные, <…> и рыцарство и сословия могли бы этого не понять…». Ревель предложил отказаться от принесенной присяги Бланкенфельду со стороны Риги, Дерпта, а в особенности Дерптского епископства, в том числе от лица рыцарства. Вместо этого городам в качестве носителя власти от Бога следовало принимать только орденского магистра, если тот подтвердит их права и свободы. Как мы видим, города хотели воспользоваться «делом Бланкенфельда» для своих политических интересов и, используя его как прецедент, умалить роль католической церкви и ландесгерров в Ливонии в принципе.
Бланкенфельд отверг обвинения, пообещав передать магистру замки и уступить епископство Дерптское. В этих условиях Плетенберг не пожелал продолжать судебный процесс. Судя по всему, магистр опасался эскалации конфликта, что могло привести к обострению отношений с папской курией. Бланкенфельд также подписал примирительное соглашение с епископами Эзель-Вика, Курляндским и Ревельским. Они заключили союз о поддержке и взаимозащите, к которому присоединялось и рыцарство. Вместе с тем, Бланкенфельд и другие прелаты принесли Плетенбергу клятву верности. Хотя он и был реабилитирован и получил свободу действий, Рига его не признала, а изменить ситуацию военным или правовым путем без совета и поддержки Плетенберга было нельзя. К тому же вольмарские соглашения были направлены против промосковской политики. Они устанавливали, что никакие сношения с соседними землями не должны идти в ущерб Ливонии. В противном случае инициатор такой политики будет лишен титула и приговорен к смертной казни.
Вольмарским соглашением 1526 г. Плетенберг постарался укрепить свое политическое положение в Ливонии. Подчинившись, Бланкенфельд практически потерял свою власть над Ригой. Однако Плетенберг не воспользовался этой ситуацией, чтобы преодолеть политический «федерализм». Прежде всего, он должен был увидеть, кто его поддержит на ландтаге в марте по вопросу о его единоличной власти. Его поддержали Рига, Ревель и дворянство Гарриен-Вирланда.
Вассалы архиепископства Рижского и епископа Эзельского были против такой политики магистра и назначения Бланкенфельда архиепископом. Рыцарство дерптского епископства заняло нейтральную сторону, в то время как сам Дерпт выступил за сохранение прежнего положения дел. Возможно, Плетенберг опасался, что принятие им всей полноты власти над Ливонией может спровоцировать внутренний конфликт и последующее вмешательство извне. Поэтому он и упустил предоставлявшийся «делом Банкенфельда» благоприятный шанс установить власть надо всей Ливонией.
Проблема была в том, что, согласно предыдущим договоренностям с Ватиканом и императорским двором, именно Бланкенфельд должен был представлять Ливонию на будущих переговорах, кто станет новым магистром Прусского ордена, если папа и император не признают законными действия Альбрехта и секуляризацию ордена. Плетенберг явно рассчитывал занять это место. В этих условиях осудить или казнить Бланкенфельда было нельзя — переговоры попросту сорвались бы, магистр не успел бы подобрать и одобрить кандидатуру нового представителя. Поэтому рее помирились. Прощенный прелат благополучно отбыл в 1526 г. в Европу, встретился в Италии с римским папой Клементом VII и отправился к императору Карлу V. Но в городке с пугающим названием Торкевемада забыл помыть руки перед едой, подхватил дизентерию и в 1527 г. скончался, так и не выполнив своей европейской миссии.
Плетенберг остался один на один с ливонскими проблемами.
Рига и магистр: противостояние или союз?
Плетенберг опасался, что секуляризация Пруссии активизирует аналогичный процесс в Ливонии. И не зря. Уже в январе 1526 г., вскоре после принесения Альбрехтом присяги польской короне, он получил из Пруссии предложение принять евангелическую веру и секуляризовать орден. Одним из аргументов было утверждение, что «…. христианам ради их же совести необходимо сохранять власть заповеди…».