Утром 11-го я получил донесение генерала Шатилова о переходе противника в наступление против наших частей на левом берегу Волги. Донесение было спокойное, генерал Шатилов считал наше положение вполне прочным. Тем не менее я решил поспешить вернуться в армию и лишь дождаться в Ростове главнокомандующего.
Все слышанное здесь, замеченное мною некоторое колебание генерала Деникина, в связи с высказанными мною оперативными соображениями, приказание главнокомандующего ожидать его здесь в Ростове для получения окончательного решения его по этому вопросу, наконец, сказанная в присутствии главнокомандующего генералом Романовским фраза, что генерал Покровский может рассчитывать на какое-то новое назначение, – все это, вместе взятое, заставляло меня думать, что генерал Деникин склоняется к передаче мне командования Добровольческой армией. Еще месяц тому назад я с радостью бы принял это назначение. Тогда еще наше положение на этом главном участке фронта можно было исправить, а соответствующей работой в тылу его закрепить. Теперь могло быть уже поздно. Армия находилась в полном отступлении. Расстройство тыла увеличивалось с каждым днем. Трудно было рассчитывать, что мне, почти чуждому войскам Добровольческой армии человеку, едва знакомому с местными условиями, удастся успешно справиться с почти безнадежной задачей. Мучительные мысли лезли в голову. Однако долг подсказывал, что я не вправе отказываться.
Поздно вечером генерал Покровский вызвал меня к аппарату и сообщил, что «сегодня были выборы атамана, объединились на нейтрализующем кандидате и 350 голосами провели Успенского{86}». На мой вопрос: «Чем объясняете Вы это?» – генерал Покровский ответил, что его «боятся и слишком еще свежа рана. Науменко неприемлем благодаря своей, с одной стороны, честной работе в качестве походного атамана, с другой же, что главное, по причине близости к Филимонову, других же кандидатов не было совершенно. Случайно кто-то указал, что на белом свете тихо-мирно живет Николай Митрофанович, находящийся в дружбе со Ставкой. Все решили, что это выход, и провели его подавляющим большинством».
Вернувшись в поезд, я нашел письмо главнокомандующего: «11 ноября 1919 года. Многоуважаемый Барон Петр Николаевич. После длительного обсуждения предложенного Вами организационного плана я пришел к твердому убеждению, что совершенно невозможно – при нашей бедности во всем и при ничтожном количестве войск в новых группах – расстраивать существующую организацию и создавать новый огромный штаб. Быть может, при полной перемене обстановки на Царицынском фронте вопрос будет пересмотрен. Что касается атаманского вопроса, то, ценя достоинства обоих кандидатов и не зная местной обстановки, я воздерживаюсь от вмешательства в это дело. Уважающий Вас А. Деникин».
Таким образом, от предложенной мною перегруппировки генерал Деникин отказывался, все оставалось по-прежнему и вопрос о моем перемещении отпадал. Тяжелая чаша, казалось, меня миновала.
12-го утром приехали генерал Покровский и, почти одновременно, главнокомандующий. Сведения от генерала Шатилова становились тревожны. Противник настойчиво теснил наши части на левом берегу Волги. К тому же по реке шло сало, сообщение с правым берегом было чрезвычайно затруднительно, и положение частей на левом берегу становилось серьезно.
Генерал Деникин беспокоился и приказал мне спешить возвращением в армию. В тот же день я с генералом Покровским выехал в Екатеринодар, куда и прибыл утром 13-го. Сведения от генерала Шатилова становились все более тревожными. Наши части, не выдержав натиска противника, начали отход. Генерал Шатилов приказал левобережному отряду начать переправу. Последняя происходила, благодаря ледоходу, в весьма тяжелых условиях.
С вокзала я проехал к вновь избранному атаману генералу Успенскому. Последний произвел на меня самое отрадное впечатление – спокойного, разумного и стойкого человека. Атаманская булава была, видимо, в верных руках. Дальнейшее зависело от генерала Деникина. Все происшедшее лишний раз подтвердило верность моего взгляда на казачий вопрос. Не сомневаюсь, что, не прими главнокомандующий неожиданно для меня решения о предании суду обвиняемых им в измене членов Рады, переворот произошел бы без человеческих жертв.
В тот же день я дал предписание генералу Покровскому: «Ввиду того что ныне положение в тылу армии, в связи с политическими событиями последних дней, надо признать вполне благополучным, что изменение конституции края и нахождение во главе края генерала Успенского гарантируют твердую власть, благожелательную великому делу воссоздания Единой России, и дают основание без уверенным в принятии срочных мер по обеспечению нужд армии, – я, согласно Вашего ходатайства, признаю возможным освободить Вас от возложенных обязанностей командующего войсками тыла армии. Генерал-лейтенант Барон Врангель».
86
Успенский Николай Митрофанович, р. в 1875 г. Из казаков ст. Каладжинской Кубанской обл. Ставропольская гимназия (1894), Михайловское артиллерийское училище (1897), академия Генштаба (1905). Полковник, командир Кубанской казачьей бригады в Персии, с 1 ноября 1917 г. управляющий Кубанским военным ведомством. В Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода. С 6 декабря 1918 г. в резерве чинов при штабе главнокомандующего, с 23 мая 1919 г. начальник 1-й конной дивизии, командир бригады Кавказской конной дивизии под Царицыном до 5 сентября 1919 г. (с июня 1919 г. врид командира 4-го конного корпуса), с 23 октября 1919 г. в распоряжении Кубанского атамана, член Кубанского правительства, преподаватель Александровского военного училища, с 31 октября 1919 г. в резерве чинов Кубанского казачьего войска, с 11 ноября 1919 г. Кубанский войсковой атаман. Генерал-майор (с 18 декабря 1918 г.). Умер от тифа 17 декабря 1919 г. в Екатеринодаре.