Противник начал переправу через Северный Донец. Части 1-го корпуса принуждены были оставить Изюм и отойти на фронт: Марковская дивизия – Маяки – Христище; Корниловская – Богородичное – Спеваковка, заняв переправы по Северному Донцу; Дроздовская, сведенная в три роты, – Спеваковка – Петровское – Красногорка. 1-й Кубанский стрелковый полк{106} был вытеснен из района Лиманского узла, и на поддержку ему были направлены из Славянска остальные части 2-й пехотной дивизии.
Обстановка слагалась все более грозно, повелительно диктуя срочное принятие главным командованием общих крупных решений. Последняя директива главнокомандующего являлась явно запоздалой. В Ставке все еще, видимо, не отдавали себе ясного отчета в положении. Я телеграфировал главнокомандующему, прося разрешения прибыть с докладом.
В подробном рапорте на имя генерала Деникина я, не щадя красок, с полной правдивостью высказывался о нашем стратегическом положении, указывал на ошибки, послужившие причиной к настоящему развалу, и намечал некоторые меры, которые, по моему мнению, в предвидении новых грозных событий надлежало принять.
Зная, что главнокомандующий все еще не учитывает всей тяжести нашего положения и упорно не допускает мысли о возможности дальнейших крупных успехов противника, я боялся, что многие из намеченных мною мер – эвакуация Ростова и Таганрога, спешное оборудование в тылу укрепленных узлов сопротивления и прочее – запоздают.
Для воздействия на генерала Деникина со стороны ближайших его помощников я направил копии своего рапорта одновременно обоим помощникам главнокомандующего генералам Романовскому и Лукомскому. Доверительно ознакомил я с содержанием рапорта и Н.В. Савича, прося его повлиять на главнокомандующего, дабы необходимые меры по обеспечению тыла были бы своевременно приняты.
Будущее как нельзя более подтвердило мои опасения. Предложение, сделанное председателем Особого совещания генералом Лукомским, о необходимости немедленно начать эвакуацию правительственных учреждений встретило возражения со стороны членов Особого совещания. Было указано, что эвакуация расстроит правительственный механизм, что «гражданский долг членов совещания оставаться с армией до конца» и пр. В результате эвакуацию Ростова и Таганрога начали лишь тогда, когда наши войска подошли вплотную.
Огромное число учреждений не успело выехать. Много больных, раненых и ценнейшее имущество попало в руки противника. Ничего не было сделано и в отношении узлов сопротивления; намеченная укрепленная позиция к востоку от Таганрога к подходу армии существовала лишь на бумаге.
Я взял с собой в Таганрог начальника штаба. Генерал Деникин принял нас в присутствии генерала Романовского. Войдя, я передал главнокомандующему и начальнику его штаба упомянутый выше рапорт и просил генерала Деникина внимательно прочесть его, прежде чем выслушать мой доклад.
Главнокомандующий, придвинувшись к лампе, стал читать. Я наблюдал за ним. Его лицо поразило меня. Оно казалось каким-то потухшим, безнадежно подавленным. Окончив чтение, он медленно положил рапорт на стол и тихим упавшим голосом сказал:
– Что же делать, а все-таки надо продолжать…
– Конечно, ваше превосходительство, надо продолжать и надо сделать все возможное, чтобы вырвать победу из рук врага, но прежде всего необходимо принять определенное решение. Противник, действуя вразрез между моей армией и донцами, стремится отбросить мою армию и прижать ее к морю. Конница генерала Улагая совершенно небоеспособна. Если вы прикажете армии отходить на Дон, на соединение с донцами, войскам придется совершить труднейший фланговый марш все время под ударами врага… Другое решение прикрыть армией Крым и отводить мои войска на соединение с войсками Новороссии…
Генерал Деникин оживился.
– Этот вопрос я уже решил в своем сердце, – твердо сказал главнокомандующий, – я не могу оставить казаков. Меня обвинят за это в предательстве. Ваша армия должна отходить с донцами.
Задав несколько второстепенных вопросов, главнокомандующий, видимо тяготясь разговором, отпустил меня. Мы вышли с генералом Шатиловым.
– Какое впечатление вынес ты из нашего разговора? – спросил я.
Генерал Шатилов развел руками:
– По-моему, они окончательно растеряны…
Мне стало бесконечно жаль генерала Деникина; что должен был испытать этот человек, видя крушение того здания, которое с таким трудом он столько времени возводил и в прочность которого он несомненно верил. Как одиноко должен был он чувствовать себя в эти тяжелые дни, когда, по мере того как изменяло ему счастье, отворачивалось от него большинство тех, кто еще недавно кадил ему. В эти дни лишь твердость, решимость и спокойствие духа вождя могли спасти положение. Это спокойствие духа, эту твердость мог иметь лишь вождь, не потерявший веру в свои войска, убежденный в том, что и они ему верят. Нравственная поддержка главнокомандующего его ближайшими сотрудниками должна была быть в эти дни, казалось мне, особенно ему необходима.
106
1-й Кубанский стрелковый полк. Сформирован 1 марта 1918 г. в ауле Шенжий в составе Кубанского отряда как 1-й стрелковый полк, насчитывая 1200 штыков и 4 пулемета (в т. ч. 700 офицеров, 400 юнкеров и 100 казаков) и 60 человек пулеметной прислуги; после соединения с Добровольческой армией вошел в состав ее 1-й бригады как Кубанский стрелковый полк. С начала июня 1918 г. входил в состав 1-й пехотной дивизии, с 16 января 1919 г. – 2-й пехотной дивизии. На 5 октября 1919 г. насчитывал 1324 штыка при 43 пулеметах. Летом 1920 г. входил в состав 1-й Сводной пехотной дивизии. С 4 сентября 1920 г. входил в состав 2-й бригады 7-й пехотной дивизии. Командиры: подполковник (полковник) Р.М. Туненберг (1 марта 1918 г. – 26 июля 1919 г.), полковник Дмитриев (с 10 августа 1919 г.).