Стратегия давала ответ определенный: армии должны задерживаться на естественных водных рубежах – сначала Дона, потом Кубани. Если не поднимется дух казачий и не удержатся армии, тогда дальнейший отход войск, не желающих драться, по мятущемуся Кубанскому краю, имея впереди Кавказский хребет и враждебное Закавказье, вел к гибели. Необходимо было оторваться от врага, поставить между ним и собою непреодолимую преграду и «отсидеться» в более или менее обеспеченном районе. Первое время, по крайней мере, пока не сойдут маразм и уныние с людей, потрясенных роковыми событиями. Таким пристанищем был последний клочок русской земли, остающийся в наших руках, – Крым.
О таком предположении на случай неудачи знали добровольцы, и такая перспектива не только не пугала их, но, наоборот, казалась естественным и желательным выходом. Об этом знало и донское командование, но страшилось ставить определенно этот вопрос перед массой. Пойдут ли? И не вызовут ли отрыв от родной почвы и потеря надежды на скорое возвращение к своим пепелищам полного упадка настроения и немедленного катастрофического падения фронта?
И десятки тысяч вооруженных людей шли вслепую, шли покорно, куда их вели, не отказывая в повиновении в обычном распорядке службы. Отказывались только идти в бой. А вперемежку между войсками шел народ – бездомный, бесприютный, огромными толпами, пешком, верхом и на повозках, с детьми, худобой и спасенным скарбом. Шел неведомо куда и зачем, обреченный на разор и тяжкие скитания…
С середины февраля армии наши отступали в общих направлениях железнодорожных линий от Кущевки (Добровольческий корпус), Тихорецкой (Донская армия), Кавказской и Ставрополя (Кубанская армия) – на Новороссийск, Екатеринодар, Туапсе. Непролазные от грязи кубанские дороги надежнее, чем оружие, сдерживали инерцию наступательного движения большевиков.
К 27 февраля Северный фронт отошел на линию реки Бейсуг; Тихорецкая и Кавказская были уже оставлены нами (10 февраля Ставка из Тихорецкой переведена в Екатеринодар), и связь с Северным Кавказом утрачена. С целью выиграть время для организации переправ через Кубань и эвакуации правого берега в этот день я указывал еще раз войскам – удерживая линию Бейсуга и прикрывая Екатеринодарское и Туапсинское направления, перейти в наступление правым крылом Донской армии. Собранные в районе Кореновской и руководимые лично генералом Сидориным Донские корпуса все же не пошли… И к 3 марта Добровольческий корпус, Донская армия и часть Кубанской сосредоточились на ближайших подступах к Екатеринодару, в двух переходах от города (штаб Донской армии перешел в Екатеринодар, Ставка – в Новороссийск). В этот день я телеграфировал командующим: «Политическая и стратегическая обстановка требуют выигрыша времени и отстаивания поэтому занимаемых рубежей. В случае вынужденного отхода за Кубань линия рек Кубань – Лаба, в крайности Белая, является последним оплотом, за которым легко, возможно и необходимо оказать упорнейшее сопротивление, могущее совершенно изменить в нашу пользу ход операции» (телеграмма № 001588).
Смута в умах донцов не ограничилась рядовым казачеством. Она охватила и офицерский состав – подавленный, недоверчиво и опасливо относившийся к массе и давно уже потерявший власть над нею. Судьба день за днем наносила тяжкие удары; причины обрушившихся бедствий, как это бывает всегда, искали не в общих явлениях, не в общих ошибках, а в людях. Донские командиры, собрав совет, низвергли командующего конной группой генерала Павлова – не казака и поставили на его место донца – генерала Секретева{24}. От этого положение не улучшилось, но самый факт самоуправства являлся грозным симптомом развала на верхах военной иерархии. Генерал Сидорин вынужден был признать этот самоуправный акт, потому что и у него не было уже в то время ни силы, ни власти и он попал в полную зависимость от подчиненных ему генералов.
В Добровольческом корпусе положение было иное. Хотя отдельные эпизоды неустойчивости, дезертирства мобилизованных и сдачи их большевикам имели место в рядах корпуса в последние недели, но основное ядро его являло большую сплоченность и силу. Части находились в руках своих командиров и дрались доблестно. Затерянные среди враждебной им стихии, добровольцы в поддержании дисциплины, быть может более суровой, чем прежде, видели единственную возможность благополучного выхода из создавшегося положения.
В то же время, как отголосок екатеринодарского политиканства и развала казачьего фронта, нарастало стихийно чувство отчужденности и розни между добровольцами и казачеством. Бывая часто в эти дни в штабах генералов Сидорина и Кутепова, я чувствовал, как между ними с каждым днем вырастает все выше глухая стена недоверия и подозрительности. Когда предположено было вывести добровольцев в резерв главнокомандующего, это обстоятельство вызвало величайшее волнение в Донском штабе, считавшем, что Добровольческий корпус оставляет фронт и уходит на Новороссийск. Под влиянием донских начальников генерал Сидорин предложил план – бросить Кубань, тылы, сообщения и базу и двинуться на север. Это была бы чистейшая авантюра – превращение планомерной борьбы в партизанщину, обреченную на неминуемую и скорую гибель. План этот я категорически отклонил. Но переговоры между донскими начальниками и генералом Сидориным о самостоятельном движении на север, по-видимому, продолжались, так как в одну из затянувшихся поездок генерала Сидорина на фронт, когда порвалась связь с ним, начальник Донского штаба, генерал Кельчевский{25}, выражал свое опасение: «Как бы генералы не увлекли командующего на север». Когда сведения о плане, предложенном Донским командованием, дошли до Добровольческого штаба, они вызвали там целую бурю: в намерении донцов идти на север добровольцы усматривали желание их пробиться на Дон и распылиться там, предоставив добровольцев их собственной участи, если… не что-либо худшее.
24
Секретев Александр Степанович, р. (12 августа 1882 г.) 8 августа 1881 г. в ст. Чернышевской. Из дворян, сын офицера ВВД, казак ст. Нижне-Чирской Области войска Донского. Донской кадетский корпус (1899), Николаевское кавалерийское училище (1901). Офицер л.-гв. Атаманского полка. Полковник, командир 24-го Донского казачьего полка. В Донской армии; в апреле – мае 1918 г. командир 1-го конного полка под Новочеркасском, в 1919 г. генерал-майор, командир бригады, командир 2-го Донского отдельного корпуса, в мае 1919 г. командир конной группы из двух дивизий, затем начальник 9-й Донской конной дивизии, в начале 1920 г. командир 4-го Донского корпуса, с марта 1920 г. командир конной группы (бывшей генерала А.А. Павлова) до эвакуации Новороссийска. В Русской Армии без должности. Генерал-лейтенант. В эмиграции в ноябре 1920 г., с 1921 г. в Болгарии, в конце 1922 г. возвратился в СССР. Арестован 14 августа 1930 г. Расстрелян по делу «Казачьего блока» 8 мая 1931 г. в Москве.
25
Кельчевский Анатолий Киприанович (Келчевский), р. в 1869 г. Из дворян. Псковский кадетский корпус (1889), Константиновское военное училище (1891), академия Генштаба (1900). Генерал-лейтенант, командующий 9-й армией. В 1918 г. в гетманской армии. В Донской армии с 22 ноября 1918 г.; на 20 ноября 1918 г. начальник штаба Восточного (Царицынского) фронта, 15 февраля 1919 г. –