Если бы мог первый командарм советской промышленности увидать Приангарье сейчас, спустя больше полувека после своего дерзкого побега из ссылки, как бы он обрадовался! То, о чем ему думалось, не только стало действительностью, но и превзошло его смелые мечты. Пусть мы еще не покорили окончательно Ангару, пусть не открыты все богатства этого края, но уже сейчас воплощается один поражающий воображение проект за другим, строятся электростанции, заводы, рудники. А впереди еще более грандиозные работы, которые сделают Приангарье крупнейшим промышленным районом Сибири.
…В рубку входит Анатолий, смотрит на светящийся циферблат часов и предупреждает Ивана:
— На Аладинской шивере сделай оборот и подойди к земснаряду. Может, Валерку захватим.
Валерка — третий из «вологодской троицы», друг Анатолия и Ивана, приехавший вместе с ними на Ангару. О нем я много слышал — он прораб скалоуборки, занимается трудным и опасным делом.
«Двадцать восьмая» проходит за красный бакен, из темноты вырисовывается громоздкий, едва различимый земснаряд, упирающийся кормой в берег. Иван включает сирену, ее тревожный голос ударяется о скалы и гаснет в тайге. На земснаряде никто не подает признаков жизни. Иван выдергивает ручку до конца, голос сирены взвивается вверх до самого последнего, возможного для нее «ля». На мостике земснаряда распахивается дверь: в ее светлом прямоугольнике появляется женщина. Она отчаянно машет рукой — хватит выть!
— Воропанов есть?
— Тьфу, язви тебя, — с досадой отвечает женский голос, — до печенок напугал, — и уже добрей: — уехал прораб, нонче-то суббота.
Баржа идет дальше. Анатолий, сменивший за штурвалом Ивана, рассказывает о скалоуборке. Оказывается, он сам ею занимался.
— Вы Валерку не пропустите. Завтра в Мотыгине приходите ко мне, я вас непременно сведу с ним. Уж он-то вам порасскажет, что это за работка чертова и как каждая шиверка им, взрывникам, дается.
Ночь и не думала еще отступать, когда над рекой снова появляются огни, и не мерцающая цепочка, а целое светящееся озеро, от которого в небе полыхает зарево. Анатолий облегченно вздыхает:
— Дотопали, значит, Мотыгино — столица геологов и речных путейцев.
Я схожу на пристани, а «двадцать восьмая» уходит дальше в Рыбное, на базу путейцев. Утром она вернется обратно: экипаж ее живет в Мотыгине.
Сонный шкипер пристани, маленький беззубый человек в кальсонах, долго не может понять, о каком чемодане я спрашиваю. Наконец, услыхав название катера «Мана», соображает, в чем дело, и требует документы. Прочитав по складам мою фамилию и для чего-то полистав паспорт, шкипер вытаскивает из-под койки мой чемодан, открывает его и, заслонив спиной, приказывает перечислить содержимое.
Спросить его, где находится гостиница, я не успеваю— шкипер выключает свет, плюхается в кровать и тотчас же засыпает. Я выхожу, не беспокою его больше. Знаю, гостиница не может быть далеко от пристани. И действительно, поднявшись на холм, в свете серой зари различаю стеклянную вывеску небольшого дома: «Райгостиница».
Секретарь зонального парткома Виктор Андрианович Неволин, несмотря на воскресный день, ждет меня в парткоме.
Мы сидим друг против друга за длинным столом, покрытым толстой, как одеяло, синей скатертью. Виктор Андрианович буквально забрасывает меня вопросами. Его интересует все, что происходит в соседних районах. И хотя я знаю об этой жизни не так уж много, он внимательно слушает меня.
— Не удивляйтесь моему любопытству. Человек вы приезжий, свежий глаз многое видит, чего мы не замечаем. И потом хочется знать, как живут соседи, а поехать к ним не всегда можно — расстояния у нас сами видите какие.
Наконец дошла очередь до моих вопросов.
Виктор Андрианович подводит меня к карте, занимающей добрую половину стены его кабинета, — она покрыта значками действующих шахт, разрезов, рудников, заводов. Мотыгинский район протянулся на север от Ангары почти до Подкаменной Тунгуски и занимает семьдесят тысяч квадратных километров — на этой площади свободно уместились бы Бельгия, Голландия, Дания и Люксембург, вместе взятые.
— Большинство элементов менделеевской таблицы, — говорит Виктор Андрианович, — есть в Енисейском кряже, который прорезает район с юга на север.
Говорит так, будто сам собрал все эти богатства в горы и теперь дарит людям. Открыв стеклянную крышку небольшого стенда, показывает:
— Это железняк, это доломит, это свинец.
Каждый очередной образец он ласково гладит рукой, легонько подкидывает на ладони, словно взвешивая, и тут же сообщает, кто открыл месторождение. Один из камней, светлый с матовым блеском, он задерживает в пальцах особенно долго:
— Это магнезит. Есть у нас Тальское месторождение. С ним связана любопытная история, Уговорили геологи приехать в наши края покойного академика Бардина. Приехал старик, оглядывается по сторонам: улицы как улицы, дома добротные, клуб, кино — и говорит: «Какой же это медвежий угол?» Повезли смотреть близлежащие месторождения. Катали по тайге почти весь день, а часа в четыре доставили к тальским магнезитам. Было это в августе, жара стояла жуть какая. Устроили обед и на десерт подали ломти красного сладкого арбуза. Академик ел, хвалил, а потом спросил, какой это умный человек привез в такую даль арбузы. Ему ответили, что арбузы нашенские, ангарские. «Ну если у вас арбузы такие, говорит Бардин, представляю, какие магнезиты тут. Показывайте».
Месторождение ему понравилось, и он очень помог в расширении разведочных работ. Встречаясь с нашими товарищами в Москве, все хвалил ангарские арбузы и показывал их размеры.
Виктор Андрианович рассмеялся. Смеется он откровенно, добро и счастливо. Он и о районе рассказывает так же, с радостной, доброй улыбкой. Так говорят люди о своем родном, любимом крае. И хотя Неволин родился и вырос далеко от берегов Ангары, он давно считает себя ангарцем, с того дня, как приехал в эти места после окончания Томского политехнического института.
Начав таежную жизнь начальником поисковой партии, Неволин исходил Енисейский кряж вдоль и поперек, разыскивая золото. Геолог он знающий, удачливый, с отличным «нюхом», потому, наверно, и не возвращался в поселок экспедиции с пустыми руками, всегда выкладывал на стол кусочки породы, в которых поблескивали желтые глазки золота. Так и бродил бы он по сей день по тайге, да выбрали его секретарем парткома комбината.
Часто можно слышать: напрасно, мол, инженера делают партийным работником, отрывают от конкретного дела. Но ведь и партийная работа дело очень конкретное и, пожалуй, потруднее, чем руководство цехом или поисковым отрядом. И она выигрывает, если ею занимается опытный инженер, ему-то хорошо известны все «подводные камни», все тонкости производства.
Жизнь Виктора Андриановича усложнилась, раньше он знал узкую задачу: найти россыпи, определить их запасы и все. А тут на плечи легла ответственность за работу большого комбината. Скоро он переехал в Мотыгино, стал во главе партийной организации, отвечающей за большой район. И жизненные задачи Неволина теперь, как многогранный алмаз. Золото и лес, уголь и железняк, расширение старых заводов, рудников и сооружение новых, строительство дорог, поселков, пристаней, клубов, школ, больниц, детских садов и вместе со всем этим судьбы людей, их беды, радости — каждое утро все это обступает его, волнует, огорчает и требует решений сотен вопросов. Он чувствует, какая тяжесть легла на его плечи, но не сгибается, борется, делает ошибки, исправляет их, побеждает, живет в полную силу и от этого так счастливо смеется.
Виктор Андрианович хитро прищуривается:
— О нашем главном богатстве — Ангаро-Питском железорудном бассейне — рассказывать не буду — не хочу отбивать хлеб у геологов, и прежде всего у одного из первооткрывателей бассейна Александра Кирилловича Реброва. Он жив, здоров, дойти до него отсюда несколько минут. И вообще на сегодня хватит, попы говорят, что в воскресенье грех работать. Отдыхайте, а завтра, если хотите, поедем по золотым приискам.
На следующий день утром отправляемся в путь. Выбираемся из Мотыгина. На въезде из поселка стоят новенькие коттеджи водников. За ними сразу начинается тайга. Дорога бежит сначала по прямой просеке, потом начинает петлять, взбирается на холмы и спускается в распадки. Навстречу пылят грузовики, автобусы, легковые машины. Если попадается стоящий у обочины автомобиль, наш водитель Костя — стопроцентный ангарец с грудью борца, сильными руками, невозмутимо спокойный — притормаживает газик и, открыв дверцу, спрашивает: