Из года в год растет поток грузов по Ангаре, с ранней весны и до поздней осени по реке идут караваны барж. Идут медленно, часто простаивая под порогами и шиверами, уступая дорогу встречным судам. Река не балует местных капитанов — широкая, в несколько километров, она оставляет для движения судов узкую, извилистую дорожку в тридцать — сорок метров. Волжане, донцы, днепровцы удивятся, узнав, что ангарцы рады, когда под днищами их барж и теплоходов есть метр воды. Весь флот на Ангаре мелкосидящий, приспособлен к плаванию в таких условиях.
— Получается у нас, — жалуется Матонин, — будто одноколейная железная дорога. Караван идет через шиверу, остальные стоят «на разъезде», ждут своей очереди. Разве так обеспечишь Приангарье необходимыми материалами и товарами? Вот и решили мы вторую нитку «прорубить» в реке — расширить и углубить судовой ход.
На любой другой реке, где дно песчаное, глинистое или гравийное, сделать это земснарядом и землечерпалкой нетрудно. На Ангаре дно углубить можно только взрывом. Поэтому здесь и появились взрывники.
Опыта подводной скалоуборки на реках у них тогда не было, да и поучиться за рубежом не у кого. Только шведы с помощью бурильных установок успешно разделывались с порогами на своих реках. Но что это были за реки? Раз в десять меньше Ангары.
Сначала применили донное бурение. Пробивали в скалах шпуры, закладывали заряды и подрывали их. Но быстро убедились в малоэффективности этого способа: много часов уходило на бурение, а после взрыва начиналось сущее мучение — водолазы, борясь с быстрым течением, ползали по дну и руками собирали в корзины осколки камней.
Помогли ученые Сибирского отделения Академии наук СССР: они предложили применить накладные пороховые заряды. Метод простой: в марлевую «колбасу» набивают порох, устанавливают запал и опускают на дно. Потом взрывают. И опять Ангара, проявив характер, внесла поправку. Уложить накладной заряд в реке с медленным течением нетрудно. А вот на ангарских порогах и шиверах это непросто — вода утаскивает заряды.
Как быть? Сперва опускали заряды с палубы баржи, придерживая их веревкой. Получалось и медленно и неточно. Соединили общим настилом две лодки. В нем устроили двухстворчатый люк, в который стали опускать пороховые «колбасы», дело пошло на лад, ошибались редко.
И все-таки до настоящего успеха было еще далеко. Оставалась нерешенной самая трудная часть задачи — как быстро извлекать оторванную взрывом породу. Пробовали использовать земснаряд — не вышло, он захватывал только мелкие осколки. Землечерпалка тоже не помогла — ее черпаки очищали узкую полоску дна.
Вот тогда-то и появилась идея подводного «бульдозера». Работая в низовьях Енисея, Матонин видел гребелки — нечто вроде грабель, собиравших камни на дне. У него мелькнула мысль использовать принцип гребелки, только заменить ее разрозненные зубья сплошным ножом, как у бульдозера. Нет, пожалуй, не ножом а своеобразным совком. В окончательном виде «изобретение» имело такой вид: между лодками катамарана на балках укреплен совок высотой два метра, длиной четыре, шириной метр. Катер подводит «бульдозер» к месту взрыва, тащит его вниз по течению, совок опускается и захватывает все осколки — маленькие и большие.
Матонин ведет меня на нос «Бекаса» и показывает:
— Вот он, наш помощник. Неказист, правда, зато сноровист. Сейчас посмотрите его в деле.
«Бекас» осторожно отходит от берега и толкает подводный «бульдозер» к виднеющемуся вдали катерку взрывников. На палубу «Бекаса» поднимается высокий плечистый человек в серой шапочке, какие поддевают под шлем скафандра водолазы. Иван Литовченко — мастер-взрывник. Он кивает головой в сторону «бульдозера»:
— Это сооружение заставило меня на время сменить специальность.
Иван Литовченко служил на Камчатке, где ему приходилось участвовать в сложных подводных работах. Но он считает, что на Ангаре работать потруднее.
— Чего только мы не придумывали, чтобы с течением справиться. Опустишься на каких-нибудь два метра, а опасностей больше, чем на морском дне. А ну как собьет с ног, потащит по камням — пиши пропало. Да и нудно было по камушку в корзинку собирать. Теперь, конечно, легче стало.
«Бекас» проталкивает «бульдозер» метров на двести вверх по реке. Иван, Валерий, еще трое взрывников стоят на носу катамарана. Смолкает двигатель «Бекаса», вода тащит катер и «бульдозер». Валерий налегает на рычаг — совок исчезает в волнах. Становится тихо, лишь со дна доносится легкий скрежет — совок царапает камни.
Но вот лодки катамарана запрыгали, все кругом загрохотало, будто били в десяток пустых бочек. Один из взрывников нажимает кнопку, и лебедка поднимает из воды совок, полный камней. Валерий кричит:
— Зацепили на полную катушку!
Камни сложены на палубу катамарана, и «Бекас» опять гонит его вверх по реке. Так несколько часов подряд. Потом проверяют шиверу тралом. Когда кажется, что судовой ход чист, трал неожиданно за что-то цепляется.
Найти один, даже большой, камень на быстрой шивере, да еще в середине реки — дело трудное. Долго «Бекас» таскает «бульдозер» по всем направлениям, пока наконец совок не подцепляет здоровенный, с полтонны весом валун.
Иван подсаживается к нам, снимает шапочку, отирает рукой пот и говорит:
— По первому разу, после того как намаялись мы с корзинами, «бульдозер» показался нам прямо совершеннейшей машиной, чудом техники, что ли. А теперь, сами видите, разве это работа — маята одна: пашем, пашем воду!
Подошедший Валерий поддерживает его:
— Техника? А кто ее придумал? Да мы сами же. А какие из нас конструкторы. Может, решение лежит совсем в другой плоскости. Или возьмите взрывы. Кто я такой? Техник-водник. Иван — водолаз. Иннокентий Семенович тоже водник. А нужда прижала — взрывниками заделались. Учились по инструкциям да на собственных ошибках.
Валерий раздраженно разминает тугую папиросу, закуривает и продолжает;
— Вот читал я, есть направленные взрывы. Подрассчитал все точненько, заложил заряд, рванул и всю породу в заранее определенное место, как на лопате, перенес. Так теперь сотни тысяч тонн грунта перебрасывают. Мы все мечтаем, кто бы приехал, показал нам, как это делается. А то рванем и ползаем по дну, обломки собираем — ведь не знаем, куда их отбросит.
— Вот так и трудимся, — говорит Матонин. — Тридцать тысяч кубометров скальной породы вытащили на порогах и шиверах. Народ у нас подобрался стоящий. Вон на катамаране сидит греется Николай Иванович Зайцев. Три раза подрывался. Последний раз оказия страшная вышла. Загорелся порох в «колбасе» прямо на палубе. Николай Иванович успел его в воду спихнуть. Правда, все-таки контузило, опалило и в воду швырнуло, кое-как выловили. Долго лежал в больнице. Пришел ко мне недавно, докладывает: «Взрывник Зайцев для дальнейшей службы прибыл». Я ему говорю, может, хватит, Николай Иванович, тебе до пенсии меньше двух лет, дослужи уж матросом или путевым мастером. А он ни в какую. Нет, отвечает, не могу бросить дело. Пиши опять к Воропанову.
Матонин хмурится:
— А ведь всех этих страхов, мытарств у нас давно могло и не быть. Где же она, наша передовая наука, такие рубежи одолела — в космос проникла, всякие там частички невидимые пооткрывала, а тут выходит — пас. Впрочем, просто ученые не подумали, как со скалоуборкой справиться. А надо изобрести что-то. В Сибири порожистых рек уйма. Пусть они сейчас не очень нужны, но через десять, двадцать лет понадобятся. Так зачем ждать? Сегодня об этом надо думать.
С Татарской шиверы меня увозит катер «БМК». На таком я еще ни разу не ходил. С широким носом, напоминающим семью голову, ребристый, он гудит мощным двигателем и несется, едва касаясь воды. Ветровое стекло выбито, и брызги заливают лицо Юры — огромного парня, сидящего за рулем. Он щурит глаза, отирает ладонью щеки, фыркает. От удовольствия — видно, скорость его стихия.
Юра запевает какую-то озорную песню и поглядывает на меня. В этом большом могучем человеке столько ребячьей непосредственности, такая радость бьет из его смеющихся глаз, что, глядя на него, нельзя не улыбаться.
А улыбаться мне, откровенно говоря, не очень хочется, на душе становится все грустнее и грустнее — меньше чем через два часа мы будем на Стрелке, меньше чем через два часа я попрощаюсь с Ангарой.