И будто желая подарить мне на память дорогой сувенир, Ангара открывает передо мной последние свои красоты. Снова скалы тесными шеренгами обступают ее, рукава реки соединились, и она несет воды, как и там, за тысячу километров на северо-востоке, торжественно и величественно. Солнце уже обогнало волны, присело на дальнюю горную вершину и льет свет нам навстречу. Необычайно пустынна в этот предвечерний час была Ангара — ни лодочки, ни баржи. Только наш летящий птицей катер.
Юра поворачивает руль, катер бежит влево, точно повторяя очередную излучину Ангары. Я еще не знаю, что это последний поворот перед Стрелкой. Но вдруг на противоположном, правом, берегу различаю на скале мачту:
— Семафор как раз у Стрелковского порога, — говорит моторист. — Зеленый свет — значит, можно идти вниз.
Стрелковский порог — последний на Ангаре. Он давно уже освоен, и движение по нему идет круглые сутки под мигание разноцветных глазков семафора.
Снизу катер тащит караван груженых барж. Мы проносимся под самыми бортами судов, и я читаю написанное белой краской на носу буксировщика короткое слово: «Мана». Виктор Еременко отправляется в очередной рейс вверх по реке. Счастливого тебе пути, счастливого пути всем капитанам, плотогонам, которые сейчас идут по Ангаре.
За порогом показывается стрелковский рейд. Здесь ленты ангарской сосны связывают в огромные плоты и отправляют вниз по Енисею. Часть леса поднимают из воды, пилят на шпалы, доски.
Кончается мое путешествие от Падуна до Стрелки, позади тысяча двести километров, пройденных по Ангаре. Не преодолел бы я этот путь так удачно, если бы не получил поддержки от всех, кто встречался мне. Начальники строек и секретари парткомов, капитаны и матросы катеров и барж, прорабы и геологи, ученые и летчики неизменно помогали мне. И дело тут не в моей персоне, а в уважении к литературе, к прессе, которое живет в народе и которое мы, пишущие люди, получаем чаще всего авансом.
ПОСЛЕДНИЙ УТЕС
Нам надо повернуть налево, но я кладу руку на плечо Юры и прошу подойти к скале, которая виднеется на правом берегу. Не знаю, как ее настоящее имя, но я назвал ее Последним утесом.
Он стоит на правом берегу Ангары, там, где у нее уже нет левого — ее воды слились с Енисеем. С вершины скалы хорошо видно, как сталкиваются, но не смешиваются волны двух рек: справа голубеет широкая полоса Ангары, слева темнеет узкая лента Енисея. В месте слияния Ангара несет в два с половиной раза больше воды, чем Енисей. В каком-нибудь километре выше Стрелки он не шире Дона, а за Последним утесом сразу раздается в плечах, разливается на несколько километров.
Многие исследователи хотели восстановить, как им казалось, историческую справедливость, вернуть Ангаре ее имя и ниже Стрелки. Все они сдались под напором неопровержимых фактов. Геологи доказали, что Енисей уже нес свои воды на север, в Ледовитый океан, когда Ангары еще не было на свете. И только много тысячелетий спустя она пробилась к нему через кряжи и тайгу.
На вершине утеса шелестящим шепотом переговариваются березы, от нагретых за день плит поднимается тепло. Очень тихо, как тогда, на шапке Пурсея. Я стою и смотрю на восток, откуда несет воды Ангара. Мне видится белое облако брызг у плотины Братской ГЭС, тихий вечер у Дубынино, ворота грозного Шаманского порога, отвесная стена Толстого мыса, широкие плесы под Кежмой, Богучанская тайга, столб воды над Татарской шиверой.
Природа, словно зная наперед, что придет на землю Человек, создала эту непокорную и работящую реку, чтобы было ему где приложить свою неуемную силу и пытливый разум. И он уже здесь, на ее берегах, в ее тайге, занят великим делом — меняет облик края.
И мне было легко представить, какое увлекательное путешествие я совершу по Ангаре, когда завершат сооружение всего каскада станций, появятся новые города, пролягут новые дороги. Я мысленно переношусь на пятнадцать лет вперед.
…На этот раз еду от Стрелки к Братску. Перегороженная плотинами гидроэлектростанций, Ангара превратилась в своеобразную водную лестницу: ее ступени — искусственные моря. У плотин построены судоподъемники. Морские суда и стремительные теплоходы на подводных крыльях проходят в Байкал.
На одном из таких теплоходов — потомке первых «Ракет» — я и отправляюсь в путь. Он мчит меня мимо белых скал над затопленным Стрелковским порогом и за час доставляет в порт Ново-Ангарска — большого промышленного города, который расположился у впадения Тасеевы в Ангару. Этот город горняков и металлургов построен вблизи Горевского месторождения полиметаллов. Он красив, Ново-Ангарск. Тайга подковой охватывает его кварталы, а главная улица вытянулась вдоль морской набережной. Здесь все делает электричество — оно добывает руду, плавит металлы, обогревает дома, растит овощи.
Большие теплоходы отправляются не только вверх по Ангаре, но и по Тасееве в Ону и Муну, по берегам которых выросли поселки лесорубов, городки химических предприятий, где перерабатывается древесина.
Из Ново-Ангарска я отправляюсь поездом по Северо-Сибирской магистрали в Нижне-Ангарск — центр горнодобывающей промышленности Ангаро-Питского бассейна. От старого поселка Нижне-Ангарска осталось лишь название. Новый город с прямыми улицами, красивыми ансамблями удобных жилых домов утопает в зелени. Под стать ему и другие города и поселки горняков в этом районе — у Кокуйского угольного разреза, у Тальских магнезитов.
Нижне-Ангарский горнообогатительный комбинат — крупнейший в Восточной Сибири — дает в год двадцать миллионов тонн руды. Чтобы объехать его карьеры, нужно затратить несколько дней.
На маленьком вертолете перелетаю в мотыгинский порт и снова иду вверх по Ангаре. Как все изменилось вокруг. Заливы водохранилища — глубокие извилистые фьорды — вклинились в лесистые сопки. Навстречу то и дело попадаются большие «сигары» — огромные плоты ангарской сосны.
У плотины Богучанской ГЭС новый город — центр лесохимического комплекса. Заводы, заводы, заводы, на которых обыкновенная сосна превращается в самые различные материалы и предметы. Город отделен от заводов зоной здоровья — поясом зеленой тайги.
Наш теплоход меньше чем за час поднят от подножия стопятидесятиметровой плотины гидроэлектростанции в Богучанское море. И снова в путь. Через два с половиной часа Кежма. Не та, старая, в которой я когда-то побывал, а новая, построенная на холмах, некогда стоявших далеко от Ангары, — теперь к ним вплотную подступили воды искусственного моря. Отсюда проложены прекрасные автострады в глубь тайги, к местам, где добывают бокситы и другие полезные ископаемые.
А еще через два часа мы швартуемся к бетонной стенке пристани у Толстого мыса. Я иду наверх, к серебристой мачте, на которой трепещет флаг. Теперь вершина мыса поднимается над водой всего на три метра. Стоя на плотине, я не слышу, как работают мощные турбины Усть-Илима, их шум заглушает вода, вырывающаяся через отверстия водослива. Постукивая на стыках, прошел состав стотонных думпкаров, полных рудой. Ее добыли на Коврижке — в центре Илимского бассейна.
И вот последний участок: Усть-Илим — Братск. Когда-то я прошел его вниз по течению за неделю. Теперь путешествие заняло всего три часа. Корабль на подводных крыльях, как торпеда, вспенивая воду, проносится над затопленным островом, где прежде стояла деревня Сизове, над Бадарминским ущельем. Когда показывается остров Тугуский, я поднимаюсь в рубку и прошу штурмана определить глубину. Стрелка на приборе показывает шестьдесят метров. Шестьдесят метров воды над «селезнями» Шаманского порога.
В Братске мое путешествие заканчивается. Я прошел по реке, вернее, системе таежных морей, которая стала как бы главной улицей преображенного Приангарья — края новых городов, заводов, дорог, прекрасных курортов и неповторимой красоты. И разве удивительно, что на Последнем утесе в устье Ангары поставлен памятник покорителям этой реки. Я любовался им, когда в самом начале моего путешествия теплоход проходил мимо скалы. Над рекой высилась высеченная из диабаза фигура парня в клетчатой рубахе, с геологическим молотком и картой в руках — нашего современника, ибо он и начал менять облик огромного таежного края…