Братчане отметили, что в последние годы, с той самой поры, как началось наполнение моря, суровый, резко континентальный климат стал мягче, приобрел явный «привкус» морского. Зимой уже столбик ртути не падает к пятидесяти градусам, а летом не бывает больше палящего, удушающего зноя.
Первыми это заметили синоптики обсерватории. Да это и понятно: громадное водное зеркало моря, как огромная печь, испаряет в воздух сотни тонн воды, образуя неожиданные воздушные потоки, которые вызывают совсем непредвиденные передвижения облаков.
Впрочем, синоптики не жалуются на это. Наоборот, молодые, энергичные, жаждущие новых открытий, они даже рады, что им предстоит изучать закономерности, возникающие в окружающей природе, понять, как она реагирует на стремление человека изменить ее облик, подчинить своей воле. Лучше, грандиознее естественной лаборатории, нежели район Братского моря, на всей нашей планете сейчас не найти.
А такая проблема, как образование берегов? Оно начнется только тогда, когда закончится заполнение чаши моря, то есть с весны 1965 года. Даже набрав полный объем воды, море не останется неизменным. Оно будет дышать, в зависимости от различных условий менять свой уровень, причем значительно — до десяти метров. Когда же закончится формирование морских берегов? Ученые океанологи отвечают на такой вопрос по-разному. Одни считают, что на это уйдет четверть века, другие утверждают, что только в начале следующего столетия берега окрепнут, а есть такие, к ним принадлежит и Леонид Никифорович, которые осторожно называют цифру 100–150 лет.
Леонид Никифорович говорил мне, что Братское море во многом напоминает Байкал. Пожалуй, больше всего это относится к штормам. Даже сейчас, когда уровень водохранилища еще не достиг проектной отметки, уже есть участки, где его ширина достигает пятидесяти и шестидесяти километров. Ветер сможет поднять тут волны в шесть-восемь метров, и горе пароходу, на который они обрушатся. Ученые уже спешат на помощь капитанам; работники обсерватории, изучая направления и силу ветра, составили карту волнений, указав на ней, какой высоты достигнут волны на различных участках судоходных трасс. Но море продолжает расти. Поэтому эта карта постоянно меняется и, вероятно, в окончательном виде появится только к концу десятилетия, когда будут достаточно изучены капризы погоды.
Я понимаю Быдина. У плотины самой мощной в мире гидроэлектростанции, на берегу крупнейшего в мире водохранилища, должно быстрее возникнуть большое научное учреждение, которое взялось бы комплексно изучить вопросы, связанные с природой. В таком институте рука об руку смогут работать биологи, лесники, охотоведы, рыбники, химики, гидрологи, синоптики. И тогда будут быстро найдены ответы на все вопросы, которые встали сейчас перед наукой.
Поздно вечером, вернувшись в гостиницу, я стою у распахнутого окна. Теплый, крепкий запах разогретых за день сосен наполняет комнату. Моря не видно — оно скрыто чернотой беззвездной ночи. Но его выдает влажный воздух, тихий ропот волн.
Кто-то шутя назвал Братское водохранилище внуком Байкала. В этом, должно быть, есть доля истины: Байкал— отец Ангары, Ангара дала жизнь Братскому морю.
«КАМА» ПЛЫВЕТ К УСТЬ-ИЛИМУ
Итак, в путь. Впереди тысяча двести километров от плотины Братской ГЭС до Стрелки — поселка у слияния Ангары и Енисея. Впереди пороги и шиверы, широкие плесы и тесные сужения, где скалы сжимают Ангару каменными объятиями, маленькие таежные заимки и растущие поселки геологов, горняков, лесорубов. В наше время тысяча двести километров не расстояние, для ТУ-104 работы всего на полтора часа. Но путь мой проляжет не по воздуху, а по воде, и сколько он продолжится, никто не может сказать точно. По Ангаре нет сквозного движения судов. Однако люди все-таки умудряются проходить по самым трудным участкам.
День солнечный, тихий, в городе душно и пыльно. И только на пристани, ниже плотины, ощущается свежесть от холодных вод реки.
Плотина рядом. С пристани она кажется необыкновенно высокой, двухэтажное здание электростанции примостилось у самой ее железобетонной подошвы. Левее здания над рекой висит огромное облако водяных брызг — это вырывается на свободу вода из донных отверстий плотины. Облако то становится совершенно белым, снежным, то вдруг загорается радужными красками, когда солнце выходит из-за туч и вонзает в воду желтые мечи своих лучей.
Зарываясь носом в волну, подходит катер, на борту которого белой краской выведено — «№ 34». Обсерваторский «Гидротехник» кажется по сравнению с «тридцатьчетверкой» могучим богатырем. Я невольно улыбаюсь, услышав, как кто-то называет катер громким именем теплоход. Позже, когда мне пришлось поплавать на лодках и лодчонках, на самоходных баржах и водометных катерах, я тоже стал именовать «Костромичей» (так называется тип катеров, к которому относилась «тридцатьчетверка») теплоходами. Неутомимые работяги, они таскают караваны барж, проводят плоты, развозят почту. Быстрые на ходу, мелко сидящие в воде, с мощными двигателями, «костромичи» легко подымаются вверх через пороги и шиверы.
С «тридцатьчетверки» подают буксир, закрепляют его на носу нашей баржи. Под кормой бурлит вода, и он осторожно, как бы примеряясь, натягивает трос. И уже в следующую минуту смело рвется к середине реки.
Путешествие начинается.
Выходим из Падунского ущелья. Ангара разлилась километра на четыре вширь, низкие острова, заросшие кустарником, разделили ее на несколько проток. Скалы отступили от берегов в тайгу, а березы толпой сбежались к воде и застыли, засмотревшись в тихие плесы. И кажется, что плывем мы не по Ангаре, в центре Сибири, а где-то по Волге или Оке.
С левого берега доносится рев моторов, где-то в тайге ухают взрывы. Что там происходит, с реки невозможно разглядеть. Но я знаю — это пробивают через леса, болота и скалы дорогу из Братска к Толстому мысу — месту строительства очередной на Ангаре Усть-Илимской ГЭС. Там, где проляжет двухсотпятидесятикилометровая битумная автотрасса, раньше не ступала человеческая нога. До сих пор единственный путь на север пролегал по Ангаре. И первые российские люди, появившиеся в этих краях, тоже пробирались по реке.
Они шли бечевником — узкой тропой по-над самой Ангарой. Там, где скалы обрывали тропу, входили по грудь, по шею в ледяную буйную воду и пробивались дальше. Лямки до крови врезались в плечи, мошка, комары доводили до отчаяния. Но люди шли и шли вперед. Случалось, кто-нибудь оступался на камнях, его подхватывала Ангара, била о валуны, топила. И нельзя ему было помочь — река в несколько секунд расправлялась со своей жертвой. Товарищи снимали шапки, истово крестились, и каждый, холодея душой, думал: не он ли следующий?
Когда ж, измотанные тяжелой борьбой с рекой, со смертью, люди разбивали лагерь для отдыха, когда оглядывались, то удивленно ахали — так необыкновенно красиво было кругом. Природа, словно зная, каких трудов стоит человеку добраться до могучей таежной Ангары, припасла для него здесь царские подарки. Тайга была «набита» зверем и птицей: лоси, медведи, лисы, белки, глухари, тетерева, не пуганные человеком, разглядывали его с нескрываемым любопытством. Рыбу из реки можно было черпать ведром. А сосна, знаменитая ангарская сосна, будто отлитая из золота, огромная, ростом в пятьдесят метров, разве не радовала она сердце русского мужика? В хозяйстве ей не было цены. Собравшись у костра, люди долго, до глубокой ночи, говорили о том, сколь много силы прибудет государству российскому из этих нежилых пока еще краев. А едва загоралась заря, они снова впрягались в бурлацкие лямки и тянули дальше свои тяжелые струги.
Так триста тридцать лет назад пробирался вверх по Ангаре отряд енисейского казака Максима Перфильева. В 1631 году он основал небольшую крепость — Братский острог при впадении Оки в Ангару. Через двадцать лет был заложен Иркутский острог.
Вслед за первопроходцами на Ангару явились монахи. Эта братия всегда спешила туда, где пахло даровым барышом. Монахи взялись обратить в христианскую веру местные племена, жившие в верховьях Ангары. Особенного успеха в этом они не имели, зато грабили бурят без зазрения совести.