Первостепенной задачей сейчас было собрать армию людей и предупредить Торина Дубощита о надвигающейся угрозе. Действовать решили по порядку, то есть начать с того, чтобы объединить под предводительством Барда-лучника всех мужчин Озерного города, кто способен держать в руках меч.
Конечно, у Барда были сомнения в том, что люди пойдут за ним, и он поделился своими сомнениями с Гэндальфом. И сам того не зная, обратился как раз по адресу, потому что Гэндальф умел убеждать. Если наследник Гириона и был удивлен тем фактом, что случайно зашедший на огонек старик разбирается в политической ситуации родного города Барда лучше, чем сам Бард, то он не подал виду. А между тем Гэндальф совершенно верно отметил и тяжелое положение людей, и произвол хитрого жадного Бургомистра, и то, что терпение людей на исходе. “В тебе течет кровь храброго Гириона! Того, кто не побоялся бросить вызов Смаугу Ужасному! Он отдал жизнь, пытаясь спасти людей. И даже спустя десятилетия люди помнят об этом. Настало время для тебя вернуть землю своих предков, бросить вызов злу! Ты все это время боролся по мере сил против несправедливости властей и поддерживал людей как мог, помогал, делал то, что было в твоих силах, чтобы сохранить этот загнивающий и рассыпающийся в прах город. Неужели ты думаешь, что никто этого не видел? Народ пойдет за тобой, Бард-лучник! Пойдет, потому что верит тебе! Теперь лишь ты сам должен в себя поверить!”
И Бард поверил.
Когда следующим утром на площади Леголас и Гэндальф поведали людям о том, что на их земли идет враг, когда люди начали оглядываться в поисках Бургомистра, которого уже и след простыл, Бард-лучник встал в полный рост и расправил плечи. Глядя в глаза тем, кого он знал всю свою жизнь, Бард спросил, готовы ли озерники сражаться под его предводительством, готовы ли защищать то, что им дорого, пусть и ценой собственной жизни, готовы ли отправиться вслед за ним на Пустошь Смауга и дать бой злу, остановив его на подступах к городу. Ответом ему было громкое и дружное “Да!!!”
Гэндальф лишь удовлетворенно кивнул, глядя на то, как воспрявшие духом и охваченные единым порывом люди вооружаются, собирают обозы с провизией и готовятся выступать в путь. Все шло как надо. А значит, Гэндальфу тоже пора было выдвигаться в дорогу - время поджимало, а до Эребора было несколько дней пути.
Бард выделил Гэндальфу и сопровождавшим его эльфам небольшую легкую лодку, попутный ветер раздувал парус, и отдохнувший да восстановивший силы Маг целеустремленно припустил по Пустоши, едва лодка причалила к противоположному берегу Долгого Озера.
Торин Дубощит был весьма удивлен, когда под стенами Эребора появился Гэндальф в сопровождении двух эльфов. Нет, разумеется, Гэндальфу Торин был рад. Но вот эльфы у него восторга не вызывали. Сперва он даже хотел прогнать их прочь, но потом глянул повнимательней и узнал рыжую эльфийку - ту самую, с которой любезничал Кили, сидя в темнице у Трандуила.
Кили был легок на помине. Подбежал и, взволнованно пролепетав: “Дядя, там Тауриэль… можно ей войти, пожалуйста?”, уставился на Торина широко распахнутыми умоляющими глазами, совсем как в детстве, когда притащил из леса маленького лисёнка и вымаливал разрешение оставить его у себя. Торин только вздохнул - как тут откажешь? - и приказал разобрать часть баррикады на главном входе. Кили вихрем умчался прочь, и Торин, в очередной раз тяжело вдохнув, снова поглядел вниз. Гендальф стоял, опершись о посох, и ждал, когда проход будет открыт, а рыжая в этот момент подскочила к самой баррикаде и уже что-то быстро и горячо доказывала Кили, а тот также поспешно и очень взволнованно отвечал ей.
Торин не мог разобрать слов, но его лицо невольно скривилось в тоскливой гримасе: “Только бы не о звездах, цветах и бабочках - как тогда”. Белобрысый эльф ответил ему снизу не менее расстроенным выражением лица: “Да уж, не хотелось бы снова это услышать”. Торина неожиданно развеселил этот обмен мнениями и навстречу Гендальфу с эльфами он вышел в довольно-таки приподнятом настроении.
Правда, пребывал он в таком расположении духа недолго: новости, что принес маг, были, мягко говоря, неутешительными. Но потом к Торину подошла Бильбо, положила руку ему на плечо, и сыну Трайна как будто стало чуть легче. Они что-нибудь придумают. Обязательно. Вместе они смогут найти выход.
Комментарий к Глава двадцать вторая, или Вместе веселее
Так уж вышло, что эта суббота - День Победы! Пользуясь случаем, авторы поздравляют уважаемых читателей с праздником! :D
========== Глава двадцать третья, или Драконье наследство ==========
После возвращения своего родного королевства, своей родной горы, у Торина появилась просто масса неотложных дел. И хотя подданных было всего двенадцать, гостей королевства - одна очаровательнейшая хоббитянка да один престарелый маг, плюс - два прибившихся эльфа, а корреспонденцию, которая лежала сто лет и ещё может полежать, разбирать было не к спеху, свежеиспеченный (хотя пока не коронованный) Король-под-Горой был весьма занят.
На пару с Балином они составляли в срочном порядке договоры о сотрудничестве с Эсгаротом, потом - письма родичам в Железных Холмах, потом - Торин инспектировал восстановительные работы главных ворот, не упуская случая и принять в них участие: сидеть на такой куче сокровищ без дракона на цепи и даже дверей было на редкость некомфортно. Сердце короля, правда, отчетливо звало его к хоббитянке - общаться с ней, видеть её, слышать, ощущать присутствие, добиваться плетения ухаживательной косички и дальше, но долг перед народом и памятью предков держал Торина на месте.
Ещё и поэтому Торин стремился восстановить ворота и наладить контакты как можно быстрее - Королю-под-Горой не терпелось отложить в сторону королевский долг и заняться непосредственно своими, глубоко личными и чрезвычайно важными интересами.
Впрочем, расстроенного короля поддерживала неизменная теплота, с которой мисс Взломщица приветствовала его всякий раз, как они виделись - даже если происходило это по несколько раз на дню. Всякий вечер сын Трайна проводил в мыслях о том, какие завтрашние дела можно укоротить или сдвинуть, как ускорить и наладить, чтобы поговорить с Бильбо наедине, обнять её… Но всякое утро встречало его ворохом новых забот, которые тоже нужно было безотлагательно решать.
Одной из главных Ториновых забот была туша убиенного героической пяткой разведчицы дракона: эта туша занимала изрядную часть сокровищницы, затрудняла проход, вызывала своим видом глубокое отвращение и при всем этом вдобавок еще портила настроение. К тому же мертвый дракон почему-то оставался совершенно таким же, каким был в первый день после размазывания: местами чрезвычайно плоский, местами почти целый, но ничем, кроме повреждений, не наводящий на мысли о своей гибели. В частности - воздух в сокровищнице оставался поразительно свеж для затхлого, набитого пыльными горами золота помещения, хотя и будто прогрелся.
Торин не единожды проверял драконью тушу в течение дня, убеждаясь, что подлый ящер мертв, а не притворяется в свойственной подлым ящерам манере. Торин даже несколько раз проверял тушу ночью, пару раз во время таких проверок заметил за собой хвост из племянников, но великодушно сделал вид, что к нему можно-таки подкрасться в его родной горе. Проверка состояния дракона стала почти ежедневным ритуалом, Балин начал бросать на Торина обеспокоенные взгляды, когда думал, что король не видит, да еще принялся бурчать под нос о фамильном проклятии. Торин немного повздыхал, что визиты в сокровищницу выглядят даже в глазах Балина столь двусмысленно, и в следующий раз, когда услышал знакомый шорох шагов Фили и Кили, специально потыкал мертвого дракона Оркристом в глаз. Впрочем, всякая показательность этих движений пропала, когда сын Трайна заметил, что облик дракона отчетливо изменился: огромное тело будто истаивало, постепенно сливаясь окрасом с окружающими его золотыми монетами. Раньше это не бросалось в глаза, но теперь, когда самое пристальное внимание было перенесено с головы (как самой обозримой части огромной твари!) на остальное тело, оказалось, что поверженный Смауг будто вплавился в золото - найти границу между бывшей раньше красной чешуёй и монетами с чеканным профилем Трора представлялось невыполнимой задачей.