В тот же день, по возможности скоро, был созван общий совет - приостановили даже отстраивание ворот, ибо возможные проблемы с волшебным и огромным драконом требовали немедленного решения.
Компания, волшебник и пара эльфов собрались около почти не пострадавшей морды Смауга, сверля все еще доставляющего неприятности дракона недружелюбными взглядами, пока Торин излагал свои подозрения.
- … Может золото его вообще исцеляет! - ударил дракона кулаком в нос и завершил череду предположений (одно другого неприятнее) Король-под-Горой. - Нам следует срочно избавиться от туши ящера!
- Но Торин, - голос Гэндальфа был как всегда глубок и спокоен. - У тебя нет никакого подтверждения своей догадке, кроме обесцвечивания чешуи! Сейчас следует сосредоточиться на приближающейся угрозе орков и гоблинов, позаботиться о фортификациях Эребора, а не искать выход своей мании пребывать в сокровищнице, пусть даже самой большой сокровищнице Средиземья!
Торин от безосновательности подобных обвинений аж воздухом подавился, сухой и неожиданно горячий, как в кузне, воздух на несколько секунд похитил способность ворочать языком, а также натолкнул Торина на новую догадку: король шагнул еще ближе к начинающей золотиться тоже драконьей морде, приложил к ней руку и ощутил нарастающий жар - что-то тут, определенно, уже происходило!
Под мозолистой ладонью Торина жар стал нарастать гораздо быстрее, тоненько пискнул Ори, на неизвестном языке аж до эха громко возопил Гэндальф, переливчато и высоко бросила слово эльфийка, рыкнул Двалин, вскрикнула Бильбо, зашумели племянники - Торину показалось, что из этих звуков складывается обвал и рушится на его бедные уши. Оторвать будто прибитую ладонь от шкуры проклятого Смауга - теперь полностью и вполне буквально - Золотого, гномий король не мог. Свободной рукой Торин зажал ухо, рванулся от опаляющей и держащей его морды дракона, почувствовал, как его дергают каким-то неимоверным количеством рук, мимоходом отметил на плече маленькие - Бильбо, с усилием рванулся снова и отлетел вместе со всеми помощниками на несколько футов от раскаленной уже головы.
Гэндальф встал перед ними, загораживая от краснеющего, как плавящееся золото, силуэта дракона, выкрикнул незнакомые слова вновь, с приказной интонацией, грохнул посохом перед ногами так, что отклик от удара прокатился до самых корней горы - почувствовавший мощь этих слов Торин обессиленно обмяк, затем вздрогнул вместе с горой, но попытался встать и тут же обнаружил подставленное плечо Двалина и протянутую руку Фили. Бильбо, все ещё вцепившаяся в его рукав, круглыми от беспокойства глазами заглядывала ему в лицо, а убедившись, что Торин более-менее пришел в себя, перевела взгляд на творящего магию Гэндальфа - и выражение её глаз сменилось на восторженное. Торин осторожно перевел дыхание.
С головой дракона и его телом тем временем происходило нечто странное: силуэт ящера вновь четко выделялся на фоне золота, но там, где длинная и гибкая шея переходила в мощную чешуйчатую грудь, где при жизни Смауга зарождалось смертоносное пламя, там теперь пульсировала крохотная, по сравнению с полным размером туши, точка. Зато пульсировала часто. И горячо! Воздух раскалился так, что казалось ещё чуть - вспыхнут брови. Торин слегка задвинул Бильбо за свой локоть, не закрывая обзор (это было бы бесполезно), но готовясь заслонить её от любой опасности.
Компания сгрудилась чуть позади своего короля, задвинув назад и эльфов, на удивление не сопротивляющихся такому самоуправству. Гэндальф продолжал что-то приказывать, но посохом больше так страшно не бил.
Пульсация всё нарастала, а когда красное свечение достигло такой же частоты, как моргание, туша вдруг вздрогнула, застыла на мгновение в светящемся красном великолепии, а в следующий миг - рассыпалась волнами точно таких же золотых монет с чеканным профилем Трора, которые окружали её со всех сторон до сего момента.
Звон на некоторое время оглушил всех, Бильбо могла поклясться, что даже Гэндальф не ожидал от дракона такого посмертного коварства - Смауг и впрямь оказался золотым! А еще Бильбо была уверена, что только она расслышала глухой и тяжелый стук, который легко было пропустить среди всего этого рассыпающегося и дробящегося от стен сокровищницы звона. Впрочем, эту загадку мисс Взломщица собиралась разгадывать после, пока её главной задачей было убедиться, что Торин, которому, похоже, снова досталось как-то особенно и больше всех, в порядке или скоро будет в порядке.
Поэтому Бильбо подергала короля за рукав, привлекая его внимание и готовясь настаивать на необходимости лекарского осмотра, но растеряла все слова от того, с какой заботой и тревогой обернулся на неё Торин. И из-за нарастающей под его взглядом слабости в коленках Бильбо решила, что лекарский осмотр не помешает им обоим. О чем и не преминула Торину сообщить. А гномий король почему-то и не вздумал противиться таким планам и такой компании, поэтому, слегка помятые, они отправились прочь из сокровищницы.
В одной из ближайших к сокровищнице комнат Оин все же почти насильно усадил Торина на уцелевший табурет и долго пытался выгнать обеспокоенных шумных племянников, встревоженного Двалина, настороженного Балина и добросердечного Дори, уже успевшего каким-то загадочным способом заварить ромашку. Бильбо не шумела, но отходить от Торина отказывалась наотрез. В конце концов лекарю пришлось смириться, но это вовсе не означало, что он пришел в благостное расположение духа - громко высказанных нарочито глуховатым Оином недовольств наслушались все.
Самым большим повреждением у Торина, как оказалось после беглого осмотра, была обожженная левая ладонь, несмотря на грубость мозолистой кожи, уже покрасневшая и распухшая, с поднимающимися волдырями. Сам Торин, пока Оин обрабатывал ему ожог, даже не пикнул - только поморщился и стиснул зубы, когда лекарственная мазь плюхнулась на руку, зато все, кто находились в помещении, выразили сочувствие по-своему: Дори залпом выпил всю свою ромашку и закашлялся, Фили и Кили неосознанно схватились друг за друга, Двалин слегка побледнел (но никаких обмороков!), Балин прикрыл глаза и чуть отвернулся, нахмурившись. Бильбо вцепилась в Ториново плечо крепче, но тут же опомнилась и ослабила хватку, вместо этого взявшись помогать Оину - принесла воды, чистых тряпиц и попеременно подавала то одно, то другое.
Едва процедуры были окончены, Бильбо, пользуясь тем, что она помощница лекаря (пусть и на время), ускользнула с водой и грязными бинтами, решив, что пара её ушибов и синяков, заработанных, когда Торин в падении слегка придавил её, не стоят такого большого внимания. А коленки, похоже, имеют особенность слабеть в непосредственной близости от хмурого гномьего короля.
Тем более, что упомянутый хмурый гномий король, напоенный ромашкой пополам со снотворным зельем, сейчас готовился засыпать прямо на той табуретке. Колени Бильбо от таких картин слабели и вовсе неимоверно. Так что хоббитянка, оставив Торина на попечение уже понесших его в кровать подданных, решила вернуться в сокровищницу и все же разобраться с источником глухого и тяжелого звука, а также - отвлечься от дум о чувствах и всяких там слабеющих коленках.
В сокровищнице уже никого не было - голос Гэндальфа удалялся в одном из северных коридоров, который вел в сторону самой старой библиотеки; эльфийка надрывно вздыхала с верхней галереи, пребывая в уверенности, что её не слышат; эльф перешел в плавильню, которую недавно запустили вполсилы, но уже отчетливая мощь металлических рек и укрощённой воды не переставала притягивать невольных гостей гномьего королевства, не занятых на восстановительных работах у ворот.
Так что Бильбо осталась один на один с каким-то дивным секретом! Взломщица вся подобралась и стала подкрадываться к тому месту, где только недавно пребывала гигантская туша дракона, а теперь высилась очередная золотая гора. Мисс Бэггинс подошла примерно к тому месту, где в последний раз видела центр пульсации, застыла и прислушалась. Негромко шелестел ветер в воздуховодах, звенели отдельные осыпающиеся монетки, с жаром и энтузиазмом общались на верхней галерее эльфийка и Кили - как будто за время, проведенное во дворце Трануила не наговорились - взахлеб доказывали друг другу что-то про технику стрельбы из лука и рукопашного боя, делились детскими воспоминаниями, дружно смеялись над чем-то и, кажется, все никак не могли наговориться вдоволь.