– Да ничего особенного нету, доктор, но того… кровит сильно.
– Давайте посмотрим, – повторил Долгов. – Чем вас ударило?
– Да я и не видал, чем там меня… Как будто в стенку с разгону… тридцать лет за рулем и никогда…
Долгов развел в стороны полотняные полы его курточки и задрал на тощем животе темную от крови майку.
Ничего особенного под майкой не обнаружилось, только глубокий порез, на самом деле глубокий, с краями.
– Что ж вы раньше не сказали? – тихо спросил Долгов. На первый взгляд ничего страшного, но в ране вполне могли остаться осколки стекла.
– Так… когда же раньше, доктор? Вы же того… заняты были. Пострадавших много, а у меня просто порез.
Долгов быстро взглянул ему в лицо.
– Нужно рентген сделать, а по большому счету хорошо бы ультразвук. И швы наложить!
– А так-то не заживет, доктор? – улыбаясь бравой насильной улыбкой, спросил дядечка. – Чего там, швы, рентген!.. На мне все как на собаке заживает, вот ей-богу! Я в авиации служил.
– Это хорошо, – похвалил его Долгов. – Авиация – это прекрасно. Рентген, а потом швы. Обязательно!
Дядька совсем затосковал и стал отводить глаза.
– Да и «Скорая» уж уехала, – забормотал он. – И машину я здесь не оставлю!.. Как я потом ее отсюда забирать-то буду! Еще на стоянку уволокут, плати за нее, потом и не найдешь! А если она здесь будет стоять, так ее всю раскурочат к Аллаху!.. А перевязочку мне нельзя, доктор? – вдруг спросил он с надеждой. – Перевязать, да и дело с концом! Подумаешь, порезался! Лишь бы кровью не истечь, как этот самый Пушкин!
Долгов еще раз посмотрел на дядечку, а тот на него.
Долгов смотрел сурово, хотя, пожалуй, сочувственно. Дядечка – искательно и виновато.
Долгов понял, что из номера с рентгеном все равно ничего не выйдет – это было совершенно очевидно. Не поедет дядька на рентген. Он в авиации служил, и вообще непонятно, где потом искать машину! Какой уж тут рентген!..
– Повязку я наложу. – Он присел на корточки и стал шарить по аптечкам, которые валялись на асфальте. – Только вам все равно в больницу придется ехать! Такие порезы – не шутка, и рану нужно обрабатывать! А я ее сейчас ничем не обработаю.
– А может, того… зеленочкой?
– Зеленочкой? – под нос себе переспросил Долгов, нашел в аптечке перекись водорода и твердый пакетик стерильного бинта. – Присядьте где-нибудь! Ну, вот хоть сюда присядьте!
Он согнал с подножки грузовика водителя, который все продолжал раскачиваться, взявшись за голову, и усадил дядечку, и еще раз осмотрел рану. Вроде бы осколков в ней не было, но автомобильное стекло – коварная штука! Только на иностранных машинах оно вываливается целиком, так сказать, единым монолитом. Сотворенное же в отечестве, как нарочно, крошится в мелкую пыль, и бог знает, сколько этой стеклянной пыли может попасть в рану!..
Телефон опять зазвонил. Долгов прижал край бинта подбородком и кое-как вытащил трубку.
Звонил тот самый Ландышев, который на иностранный манер произносил «халлоу!».
– Ованесов сейчас отзвонил, – неторопливо произнес Павел Сергеевич, словно продолжая разговор. – Сказал, что вашего тяжелого как раз к нам и привезли.
– Что там у него?
– Да не успели еще посмотреть! – язвительно сообщил Павел Сергеевич. – Я вам только хотел сказать, что он у нас и им сейчас занимаются!
– Я понял, – Долгов прижал трубку плечом и стал бинтовать. Смирный дядечка морщился, но даже не охал. – Спасибо вам, Павел Сергеевич.
– То-то же, – пробормотал Ландышев. – Занимайся тут для тебя благотворительностью, а в ответ ни доброго слова, ничего!..
– Спасибо! – еще раз громко повторил Долгов, продолжая бинтовать. – На вас одна надежда!
– Вот именно, – согласился Ландышев, и в телефоне воцарилась тишина. Долгову некуда было деть мобильник, руки заняты, и он прижимал его к плечу, пока бинтовал, и только затянув узел, перехватил трубку и сунул в карман.
– Спасибо, доктор, – прочувствованно сказал дядечка и стал осторожно, пытаясь не запачкать белоснежный бинт, опускать окровавленную майку. – Выручили. Дай вам бог здоровья.
– Рентген сделайте, – велел Долгов докторским голосом. Дядька ему нравился. – Только именно сегодня. Вы поняли?
– Да понял, понял, доктор!..
– Если не хотите заражения крови, – добавил Долгов, и дядька испуганно закивал.
Гаишники растаскивали машины, и поток теперь двигался в два ряда, и молоденький мальчишка махал полосатой палкой, а гаишник постарше что-то писал в блокноте возле искореженной и перевернутой машины. Люди стояли вокруг него полукругом, и тот, который был в кожаной куртке и все переживал из-за того, что она новая, размахивал руками и бил ребром ладони о другую ладонь, видимо показывая, как все было.
Все наврет, подумал Долгов неожиданно для себя. Есть такие. Они врут всегда, даже когда в этом вранье для них нет никакой личной выгоды. И этот врет.
Он вдруг почувствовал, что устал. Даже не то чтобы устал – он уставал очень редко, а во время работы никогда, – просто хочет спать и домой. Выспаться у него в последнее время никак не получалось. Операций было много, и еще добавилась одна больница, в которую приходилось путешествовать через весь город.
Он зевнул, вяло потряс брючками на коленях, которые оказались сильно вымазанными, и полез в свою машину.
Телефон опять зазвонил, он ответил и какое-то время разговаривал со своим аспирантом, который спрашивал, когда Долгов сможет посмотреть его диссертацию.
Дмитрий Евгеньевич отвечал, что ни сегодня, ни завтра никак не сможет, аспирант настаивал, а Долгов все не соглашался. Аспирант был так себе, даже не средненький, а вовсе никакой, и возиться с ним Долгову не хотелось, но он знал, что придется.
Этот самый, даже не то что средненький, а вовсе никакой ради своей диссертации у профессора всю душу вымотает, когтями вытянет, каленым железом выжжет! Ему нужна не просто диссертация, а хорошая диссертация. Он себе и местечко давно присмотрел в чистенькой, ухоженной клиничке, где на окнах занавески, а в коридорах раскидистые фикусы, где сидят хорошие, чистенькие, ухоженные врачи, берущие за прием по сто долларов, где всегда внимательны к пациентам и где так удобно и приятно работать!.. За этого аспиранта и похлопотать есть кому, и профессору Долгову уже звонили и многозначительным голосом поздравляли с тем, что он вырастил «достойную смену», все в лице этого никакого!..
Долгов ничего не имел против подобного рода лечебных учреждений, почитая их чем-то средним между профилакторием и клубом по интересам – вылечить там, конечно, не вылечат, но, может, вовремя направят туда, где вылечат. И против подобного рода врачей он тоже ничего не имел – по крайней мере, они вполне безвредны, пока не берутся всерьез пользовать пациентов и ставить диагнозы, а в качестве собеседников для заполошных мамаш, озабоченных тем, что у чадушки на заднице выскочил подозрительный прыщик, они вполне пригодны. Но сейчас, после крови, грязи и автомобильной вони, диссертация никак не шла ему в голову.
– Позвоните мне в среду, – не дослушав, велел он в трубку и нажал кнопку.
Телефон немедленно зазвонил снова.
– Да, – сказал Долгов. Он никак не мог попасть ключом в зажигание и наклонился, чтобы посмотреть.
– Димуль, ты занят?
– Я?! – удивился Долгов. – С чего ты взяла? Я всегда свободен!
– Димуль, можешь поговорить?
– Смотря о чем, – ответил хитрый и изворотливый Долгов, попав наконец в зажигание. – О чем ты хочешь со мной поговорить, Белик?
– Да я все про ту женщину, которую сегодня привезли! Мне звонили из больницы и сказали, что она от операции отказывается!
– Как отказывается, когда там без вариантов? – Долгов завел мотор и потер глаза. Спать хотелось невыносимо. И Алиса одна в ресторане в меру своих сил развлекает Михаила Ефимовича!.. – Да она специально из своего Хреново-Тучинска приехала, чтобы операцию сделать! И муж ее ко мне вчера ломился, весь на нервах!