— Спасибо, спасибо. Вы уж не хлопочите, — говорил Пётр Иванович. — Я сейчас есть не хочу, недавно только чай пил. Я попозже, вы уж не беспокойтесь.
Мама посидела, поговорила немножко и собралась уходить. Я пошёл её проводить да кстати понёс горсточку конопли, высыпать в саду птицам.
Возвращаясь обратно в дом, я случайно заглянул в окошко, заглянул и остановился, не понимая, что такое происходит. В комнате, в полуоборот ко мне, стоял Пётр Иванович. Еле держась от слабости на своих тощих, как сухие палки, ногах, он поспешно выбрасывал в помойное ведро еду, которую принесла мама. Выбросил, задвинул ведро в угол, а сам с огромным трудом снова забрался на кровать. Меня он не заметил.
Когда я вошёл в комнату, он уже лежал в постели и вытирал губы платком.
— Поел, хорошо поел, — сказал он. — Спасибо твоей мамаше за хлопоты, за заботу… — Он поглядел на меня и вдруг по моему растерянному лицу догадался. — Ты видел, в окно видел? — с испугом проговорил он.
Я кивнул головой.
Пётр Иванович в изнеможении откинулся на подушку. Секунду мы оба молчали. Потом он обернулся ко мне и почему-то шёпотом заговорил:
— Ты мамаше не говори, ничего ей не говори! — От волнения он задохнулся, потом продолжал: — Не могу, сынок, проглотить, не проходит, вот тут не проходит. — И он своим костлявым, иссохшим пальцем указал на основание шеи. — Будто ком какой в горле стоит, стоит и пищу не пропускает. Что проглочу, то и обратно выплюну. Только чаёк да водица проходят.
Я слушал это страшное признание и не знал, что отвечать.
— А есть-то хочется? — спросил наконец.
— Хочется, иной раз ох как хочется, а вот натура не принимает. — Он помолчал и, вздохнув, заговорил каким-то совсем чужим, глуховатым голосом: Не дожить мне, сынок, до весны, знаю, что не дожить. Когда помру, ты скворушку к себе возьми, творожком, кашкой его корми. Он птица умная, весёлая птица, он мой дружок, утешитель мой. — Пётр Иванович махнул рукой. Замолчал.
И я вдруг увидел, как по его серым щетинистым щекам одна за другой побежали крупные прозрачные слезы.
Я тоже не вытерпел и горько-горько заплакал. Это было правдивее и лучше всяких утешительных слов.
Так мы и плакали, прижавшись друг к другу и чувствуя свою полную беззащитность перед чем-то таким страшным, о котором лучше не думать и словами не называть его.
«Творрра, творррра!» — озорно закричал со шкафа скворец.
— А ему всё нипочём, — сквозь слезы улыбнулся Пётр Иванович. — Достань, сынок, ему из ящика творожку, пусть покушает.
Я достал творог, накрошил его на газету, и скворец принялся с аппетитом за еду.
Глядя на то, как он весело ест, мы оба немножко развеселились.
Пётр Иванович попросил налить ему в чашку воды и почти без труда всю выпил.
— Э! Да у меня, сынок, и впрямь дело на поправку пошло, — сразу повеселел он. — А ну-ка, дай мне из шкафчика вчерашний суп… — Он налил его в ту же чашку и тоже выпил. — Вот это да! — весь просиял он. — Гляди, какой я молодец! Да я и впрямь к весне поправлюсь. Значит, сходим ещё за перепелами с сетью, с дудочкой. — Он лукаво подмигнул мне: — Дурак я, дурак, что сегодняшнюю еду в ведро вылил. Боялся, опять в горле застрянет, при тебе есть боялся. А ты, видно, счастье мне, старику, принёс. Ну, теперь всё в порядке будет. Половим ещё перепелов весной. Вынь-ка, сынок, из-за шкафа нашу сеточку, давай проверим, не нужно ли где её подчинить, подштопать.
Я достал перепелиную сеть, и мы занялись её тщательным осмотром.
В этот день мы оба твёрдо решили, что все горести, все беды остались уже позади.
Придя домой, я, конечно, сейчас же рассказал маме о том, что Петру Ивановичу несколько дней было очень плохо.
— Он почему-то почти не мог проглотить еду, — сказал я, — и даже сегодня выбросил её в помойное ведро, чтобы мы не узнали, что он ничего не ест. А потом он попил воды и очень хорошо поел вчерашнего супу. И вообще он уже стал чувствовать себя много лучше и начал поправляться.
Мама сначала испугалась, а потом обрадовалась, когда узнала, что дело пошло на поправку.
Я только просил маму не говорить Петру Ивановичу о том, что я всё ей рассказал.
— Конечно, конечно, — обещала она.
Михалыча целый день не было дома, он уехал куда-то далеко к больным и вернулся только ночью, так что мы не смогли поделиться с ним нашими тревогами и надеждами.
В связи с тем, что Петру Ивановичу стало получше, и у меня и у мамы было очень хорошее настроение.
Ложась в этот вечер спать, я всё мечтал о том, как придёт весна и мы с моим другом пойдём в поля подманивать на дудочку и ловить сетью перепелов.