И мама гонит от себя прочь выкупавшегося щегла:
— Куда ты, негодник, на голову лезешь? Вон сядь на жёрдочку, там и отряхивайся.
Но я вижу} маме самой очень нравится, что птицы такие доверчивые и так хорошо её знают.
Ах, как не хочется уходить в школу! Как было бы хорошо залезть в вольеру вместе с мамой и помогать ей! Однако делать нечего — уже скоро девять, надо спешить.
Только воскресный день был уже полностью в моём распоряжении. Но и тут некогда ухаживать за птицами — нужно идти на ловлю новых.
И вот однажды в ловлю птиц решил включиться и сам Михалыч. Я был этому очень рад — ведь если Михалыч за что-нибудь возьмётся, тут уж дело закипит.
В нашем саду тоже расчистили точок. Пётр Иванович смастерил нам вторую сетку, точь-в-точь такую же, как у него, приладил её. И я начал приманивать к точку птиц.
Каждое утро перед школой забежишь, бывало, на одну минуточку в сад и бросишь две-три пригоршни конопли на точок. А на сучки соседних яблонь развесишь грозди рябины. Вот и дело с концом!
Наконец наступило воскресенье, тот счастливый день, когда нам с Серёжей не надо идти в школу, а Михалычу на работу.
С самого раннего утра Серёжа, сунув в карман пару бутербродов, отправился на весь день кататься с ребятами на лыжах. Ну, а мы с Михалычем решили попытать счастья — половить птиц в нашем саду. Признаюсь, я очень волновался, потому что Пётр Иванович тоже хотел половить у себя в саду. Кто же больше поймает, кто победит?
Беседки, где бы можно было сидеть и поджидать у нас в саду не было. Поэтому взамен её мы с Серёжей накануне соорудили из снега настоящую крепость. А чтобы наблюдать из неё за точком, проделали в снежных стенках несколько глазков. Для сидения поставили два толстых чурбана. Позади одного даже врыли в виде спинки ставню от окна. Это — Михалычу. Получилось прямо настоящее кресло, только подлокотников не хватало.
Ещё в субботу пригласили в сад Михалыча «для примерки». Он, кряхтя и отдуваясь, но с явным удовольствием влез внутрь крепости, уселся в «кресло» и сказал:
— Превосходно!
Даже папиросу там выкурил. Значит, всё в порядке. Только бы в воскресенье погода дело не подпортила.
Но погода с утра оказалась отличная. Ясная, тихая, с лёгким морозцем.
И вот мы с Михалычем прямо после утреннего чая оделись потеплее — ив сад.
Михалыч устроился поудобнее в самодельном кресле, огляделся по сторонам и весело продекламировал из «Горя от ума»:
Посмотрим, у кого сегодня дело с бантом получится: у нас или у Петра Ивановича?
— Конечно, у нас! — уверенно заявил я. — Я ведь каждое утро птиц к нашему точку приманивал, а Пётр Иванович не очень-то это делает. Когда подсыплет приманку, а когда и забудет.
— Ну, поглядим, поглядим, — ответил Михалыч. — Заранее петушитьоя нечего. Цыплят, говорится, по осени считают.
— Да, а кто же у нас за верёвку дёргать будет?
небрежно, как бы о чём-то совсем незначительном, спросил я.
— Мне кажется, — так же небрежно ответил Михалыч, — лучше первому дёргать мне. У меня, знаешь, рука ненадёжней, потвёрже. А то ты, пожалуй, ещё заволнуешься, всё дело испортишь.
— Почему заволнуюсь, почему испорчу? — вспыхнул я. — Я каждое воскресенье ловлю, а вы только первый раз.
— Ах, ты вечно о глупостях споришь! — немного раздражаясь, ответил Михалыч. — Ну хорошо, давай жребий бросим.
— Вот это дело!
Жребий бросили. Дёргать за верёвку досталось мне.
— Ну, только не торопись, не волнуйся! — поучал Михалыч. — Слушай, когда я скомандую.
«Почему я должен его команду слушать? — с возмущением думал я. — Первый раз ловит, а уже командир!» Но я не хотел ссориться и ничего не ответил.
Мы замолчали, стали пристально смотреть каждый в свой глазок.
Вот на точок прилетела синица, за ней вторая, третья.
— Дёргай! — шепнул Михалыч.
— Зачем? Мы же их не ловим, только пугать.
— Попробуем, как сеть действует.
«Э, нет, — подумал я, — меня не проведёшь: я дёрну, а потом его очередь».
С самым невинным видом я передал Михалычу конец верёвки:
— Дёрните, если хотите проверить.
— Нет, правда, не стоит их зря пугать, — с таким же невинным видом ответил он.
Мы отлично без слов поняли друг друга.
Прошло с полчаса. Синицы одна за другой так и летели на наш точок. Потом пожаловала целая стайка воробьев. Они тоже расселись на точке и начали торопливо клевать коноплю.
— Вот и воробышки прилетели позавтракать, — добродушно сказал Михалыч. Хоть и вороватая птица, а люблю их. Уж больно они весёлые, говорливые. Особенно весной, такой крик поднимут… А ведь теперь, брат, и до весны не так уж долго осталось, доживём как-нибудь.
Я утвердительно кивнул головой.
Меня начинало тревожить: «Почему же ни щеглы, ни снегири к нам не прилетают? Может, они и совсем в наш сад залетать не будут, может, он им чем-нибудь не по душе. Зря тогда мы с Серёжей и точок расчищали и крепость строили. Всё зря». Но главное меня беспокоило, что сейчас делается в саду Петра Ивановича. Наверное, он уже парочку щеглят накрыл, а может, и куда больше. Вот обидно-то будет. Он, конечно, не скажет, но подумать подумает: «Ну какие они птицеловы, куда им со мной тягаться».
От таких мыслей на душе становилось тревожно и горько. Даже не радовало чудесное зимнее утро.
А утро было действительно на редкость-как будто серебряное. Густой иней убрал, опушил все ветви деревьев. Даже каждая самая тоненькая веточка была украшена длинными блестящими иглами.
Синее небо, и на его фоне серебряные кроны деревьев. Что может быть величественнее и красивее этого? Но мне, признаться, в тот день было не до созерцания красоты.
Прошёл ещё час. Шапка на голове Михалыча, его брови и усы заиндевели, и он стал походить на сказочного деда-мороза.
Вероятно, для большего сходства он изредка негромко, внушительно покрякивал.
Но ожидаемое часто приходит тогда, когда уже отчаешься его ждать. Так случилось и в этот раз.
Михалыч уже несколько раз поглядывал на лёгкий дымок из кухонной трубы и наконец робко произнёс:
— А не пора ли нам пойти закусить?
— Подождём ещё хоть немножко! — взмолился я.
— Да чего же, собственно, ждать? Видишь, не летят сегодня.
— Может, прилетят.
— Очень сомнительно. Ну, подождём ещё с полчасика, — вздохнув, согласился Михалыч.
Однако ждать нам не пришлось. Почти тут же мы вдруг услышали звонкие, переливчатые голоса. И целая стайка довольно крупных птиц, величиной со скворца, расселась по верхушкам деревьев.
Я замер от восторга и тайной надежды. Таких красавцев я видывал только на картинках. Это были свиристели, наши зимние гости с далёкого севера из тайги.
Перышки у них были коричневато-розовые, крылья и хвост чёрные с белыми, жёлтыми и малиновыми полосками. Но особенно хорош был хохол на голове, как будто лихо зачёсанный к затылку.
Свиристелей явно прельстили ярко-красные ягоды рябины, развешанные пучками на соседних с точком деревьях и по кустикам на самом точке.
Проголодавшиеся птицы, не задумываясь, подлетели к ягодам на деревьях и давай их клевать.
Я натянул верёвку. Сейчас слетят на точок. Так и есть! Один уже слетел на кустик посреди точка. Вот и другой.
— Лови, лови! — зашептал мне Михалыч. Я судорожно затряс головой: «Рано. Сейчас и другие подсядут».
— Лови, улетят! — И Михалыч потянулся к верёвке.
Я хотел отстраниться, нечаянно дёрнул сам, да слабо. Сетка как бы нехотя взвилась и упала на точок, укрыв его только наполовину. Вся стая свиристелей взвилась и улетела.
— Что вы наделали?! — в отчаянии завопил чувствуя, что сейчас расплачусь.
— А ты что ж не ловишь? Заснул, что ли?
— Да они все бы к нам слетели. Эх, вы! Не буду с вами ловить. Ловите один! — И я, уже не в силах сдержаться, разревелся и побежал домой.