— И тем не менее оно есть, и он нам готов его зачитать, — задумчиво сказала Юдифь.
— Это ничего не меняет, — ответил я. — Давай проиграем эту ситуацию дальше. Если фон Тун сказал правду, тогда речь действительно идет о больших деньгах. Я считаю, что о достаточно больших. Десять миллионов, если не больше.
— Этого достаточно для того, чтобы ты мог влюбиться в Стефана? — хихикнула Юдифь.
— Я говорю серьезно, — упорствовал я. Только теперь, когда я произнес эти слова, до меня дошел их действительный смысл. — Нас здесь шестеро, но только двое из нас разделят пирог, а остальные останутся ни с чем.
— Ну и…
— Что «ну»? — Я покачал головой. — Ты что, думаешь, проигравшие только пожмут плечами и скажут: жаль, жаль, ну ничего… Конечно же нет. Тот, кто выйдет из этой игры, пустит в ход все средства, чтобы все же получить свою часть. И следующие пять или десть лет мы проведем в судебной волоките, каковы бы ни были итоги этой игры.
Юдифь задумалась и замолчала надолго.
— Если фон Тун действительно является нотариусом или работал когда-либо в какой-либо канцелярии, то он должен это знать, — продолжал я. — Ни один суд в мире не признал бы такое так называемое завещание. Скорее всего, дело могло бы закончиться тем, что никто из нас ничего не получил бы, а все состояние досталось бы Красному Кресту, если его раньше не заграбастает Министерство финансов.
— Может быть, ради этого все и затеяно, — ответила Юдифь. — Чтобы Министерство финансов не могло претендовать на эти деньги?
— Этого можно было бы добиться и проще, — ответил я. — И вернее.
Юдифь выпила еще немного своего коктейля из водки и кока-колы, нахмурила лоб и после недолгого колебания вылила оставшуюся в бутылке водку в свою банку.
— А где твоя комната? — спросил я.
— Она рядом, — Юдифь махнула головой к стене. — Как можно дальше от Эда. А почему ты спрашиваешь?
— Потому что у меня нет желания тащить тебя в постель и не хочется попасть в чужую комнату, когда мне захочется спать.
— А чем тебе не нравится твоя постель?
— Если ты все это выпьешь, — сказал я, показывая на банку в ее руке, — ты просто заснешь мертвым сном в моей постели.
— А ты в этом уверен? — неожиданно горячо произнесла Юдифь. Мне показалось, что даже она сама вздрогнула от своей горячности, так как она сразу смутилась. Потом она поспешно захихикала, затем театрально надула губки. — В конце концов, это просто невежливо. Так не разговаривают с дамой.
— Ты права, — ответил я. — Только вот в чем вопрос: ты уверена, что ты дама?
— Может, я и не дама, но я не такая уж тяжелая. Почему бы тебе не подойти и не попробовать?
— Не думаю, что это хорошая идея, — спокойно ответил я. — Не пойми меня неправильно, Юдифь, ты замечательная девушка, но я сегодня не способен на нечто большее, чем просто беседа.
К моему удивлению, Юдифь приняла этот отказ гораздо равнодушнее, чем я ожидал. За свою жизнь я получил уйму отказов и реагировал на них значительно более бурно. Она не выглядела ни обиженной, ни задетой, всего лишь подняла плечи со слегка разочарованным вздохом.
— Возможно, ты прав, — сказала она, сделав очередной глоток, — и сегодня это не лучшая идея. Но ты мне останешься должен матч-реванш, ясно?
— Само собой, — ответил я серьезно. — Я смотаюсь сегодня ночью на кухню и сопру по две банки кока-колы для нас. Даже несмотря на то, что я рискую встретить по пути Цербера. Если же я не вернусь, придется тебе, хочешь ты этого или нет, флиртовать с Эдом.
— Интересно, почему ты, собственно, называешь его все время Цербером? — спросила Юдифь.
— Карла? — я ухмыльнулся. После того, как мы прояснили эту щекотливую ситуацию, я вдруг совершенно расслабился. — Потому что мне кажется, что это имя ему гораздо больше подходит. В греческой мифологии трехголовый пес Цербер охранял вход в подземный мир.
— А, греческая мифология… — Юдифь состроила серьезную задумчивую мину, но я не поверил ей. Она, конечно, не производила впечатления Эйнштейна в юбке, но тем не менее совершенно не производила впечатления необразованной или глупой. — Ты что, разбираешься в таких вещах?
— Да нет, просто я читал много комиксов, — ответил я.
На сей раз она смерила меня еще более долгим и сердитым взглядом, в котором я прочел явный оттенок смущения.
— Да я совсем не то хотела сказать, — произнесла она.
— Да знаю я, что ты хотела сказать. И я тебе отвечу. Было бы глупо с моей стороны не сделать этого, — я вздохнул. — Это довольно тяжелый крест — жить в двадцать первом веке.
— Почему?
— Потому что раньше прерогативой мужчин было поражать женщин своей эрудицией.
— Да, времена меняются, — Юдифь злорадно улыбнулась, допила остаток коктейля из своей банки и так порывисто встала, что я подумал, что она это сделала с единственной целью, чтобы показать мне, что она все еще трезва как стеклышко. Конечно, это не удалось. Она сразу же почти потеряла равновесие и почти наверняка упала бы, если бы комната была чуть пошире. А так ей удалось выставить в сторону руку и опереться о противоположную стену.
— Упс! — сказала она. — Это было…
— …уже лишнее, — закончил я ее фразу. — У тебя был такой же трудный день, как и у всех нас. Лучшее, что ты можешь сейчас сделать, — это пойти спать. А то я боюсь, что завтра будет еще более напряженный день.
Как бы там ни было — но в этот раз я действительно обидел Юдифь. Она пристально взглянула на меня, и в этом взгляде я увидел, что она уязвлена и обижена. Я уже приготовился извиняться, но Юдифь опередила меня.
— Я вовсе не напилась, как ты думаешь, — сказала она. — Я просто слишком быстро встала, вот и все. Меня часто мутит при этом.
Я ничего не сказал, только многозначительно поглядел на пустую бутылку из-под водки, которая валялась на моей постели. Если бы я выпил столько алкоголя за такое короткое время, я бы точно был пьян. Однако я понял, что лучше мне в этой ситуации помолчать.
— Мне просто нужно немного свежего воздуха, — продолжала Юдифь. Она повернула голову к узкому окну в скошенном потолке. — Как ты думаешь, его можно открыть? В моей комнате окно законопачено.
Я не знал, открывается ли это окно, но эта идея мне понравилась. Наверное, мне, так же как и Юдифи, не помешает глоток свежего воздуха, но по другой причине. По крайней мере, свежий воздух поможет проветрить комнату от этого тухлого запаха. Если выбирать, проводить ли ночь в холоде, пусть и клацая зубами, или в теплой комнате с таким сильным запахом разложения, я бы предпочел первое. Я молча подошел к окну, повернул ручку, сильно нажал на нее, чтобы, наконец, шевельнулись ржавые крюки, да еще с таким громким скрежетом, что слышно было, наверное, на всех этажах. В комнату ворвался ледяной, пахнущий сыростью ночной воздух и моментально разогнал сырой тухлый запах, который заполнял комнату. В этот момент у меня было какое-то странное впечатление, что от сильного воздушного потока замигал свет под потолком, что было конечно же совершенно невозможно. Там же была электрическая лампочка. Что там недавно говорила Юдифь о том, что нам иногда кажется, что все так, как должно быть?
Не дожидаясь приглашения, Юдифь подошла ко мне. Ей пришлось встать на цыпочки, чтобы выглянуть из окна, и она так близко подошла ко мне, как в тот раз, когда мы сидели вместе на среднем сиденье «лэндровера» Цербера. Я инстинктивно отстранился от ее прикосновения, но недостаточно быстро, чтобы не почувствовать, как приятно она пахла и как щекотно ее волосы прикоснулись к моей щеке. «Почему бы нет? — шептал хорошо знакомый голос в моем затылке. — Еще не так-то и поздно. К тому же она так кстати напилась…»
— Как же хорошо! — вздохнула Юдифь. Она стояла с закрытыми глазами у окна и глубоко вдыхала ледяной ночной воздух. — Какая ужасная вонь в этой комнате! Только теперь я это заметила.
А я уже давно заметил, как поднималась и опускалась ее грудь под тонким пуловером, когда она вздыхала и выдыхала, стоя у окна. Я быстро посмотрел назад и сделал еще один шаг в сторону, чтобы увеличить расстояние между нами. Кроме того, при ближайшем рассмотрении мне пришлось признать, что я напрасно считал ее полноватой. Она, конечно, имела несколько лишних килограммов и отличалась этим от стандартов, навязываемых нам глянцевыми журналами и рекламной индустрией, однако все они, эти лишние килограммы, распределялись по нужным местам.