Незадолго до 11:30 грудной женский голос дуновением доносится из интеркома: ««Синий поезд» готов к отправлению». Состав едва заметно трогается с места, начиная дорогу из Йоханнесбурга; отделяющие нас от Кейптауна 900 миль мы должны преодолеть за двадцать два часа. Впервые после Тромсё мы удаляемся на запад от нашего 30-го меридиана и скорее всего не встретимся с ним до тех пор, когда я достигну Южного полюса.
Потертый свекольно-сметанного цвета местный состав из Соуэто на встречном пути направляется в город. Мы набираем скорость, пролетая мимо неряшливых станций вроде Браамфонтейна и Мэйфэйра, на платформах которых теснятся толпы чернокожих в головных платках и свитерах, и мчимся мимо более приятных пригородов, таких как Юнифайд и Флорида. Мне еще не приводилось ехать на поезде в подобном комфорте, и наличие кондиционера, толстого остекления и ковров на стенах создает впечатление герметически закупоренной капсулы, позволяющей пассажиру обозревать внешний мир, будучи полностью отстраненным от него, — быть может, бессознательно имитируя систему апартеида, официально отмененную всего пять месяцев назад.
В семнадцати вагонах путешествуют девяносто два пассажира — сущая малость, если сравнить с 4000 душ в восемнадцати вагонах «Экспресса Нильской долины». Ездить на крышах здесь не разрешается. В Zambian Railways в вагоне-ресторане вообще не было пищи; ну а на «Синем поезде», садясь за ленч, я обнаруживаю перед собой сервировку из тринадцати предметов. Поезд несется по просторам Высокого Велда, и мне приносят паштет из кингклипа (местная рыба) и капского лосося. Страна золота и золотого зерна. По далеким горам медленно движется тень грозы.
Газета Johannesburg Star обнаруживает другие свидетельства быстрого выхода страны из давней изоляции. Впервые за последние тридцать лет Южной Африке разрешили принять участие в Олимпийских играх. На страницах объявление о возобновлении авиарейсов South African Airways до Нью-Йорка. Тем временем проводники в униформах проходят по крытым коврами коридорам, собирая одежду для глажки. Негромкая музыка иногда прерывается объявлениями:
— А сейчас в окнах правой стороны поезда вы можете увидеть нескольких носорогов.
Мы безуспешно ищем за окном носорогов. Мне почему-то попадаются только телеграфные столбы.
— Леди и джентльмены, в окнах левой стороны вагона вы можете увидеть фламинго.
Принимаю душ перед обедом и повязываю свой многоцелевой галстук, чтобы добавить ту самую, пока недостающую нотку элегантности своему внешнему виду, и неспешно отправляюсь в бар. Окна в нем такого размера, что с учетом минимальной ширины разделяющих соседние окна рам создается странное впечатление свободного полета над землей.
Чудесный закат над городом Кимберли, который может похвастать крупнейшей в мире рукотворной дырой в поверхности земли. Некогда в этой дыре одновременно копались 30 000 отважных искателей алмазов. Когда в августе 1914 г. алмазоносную трубку закрыли, глубина ее составлял а три с половиной тысячи футов, а периметр достигал мили.
День 128: Из Йоханнесбурга до Кейптауна
5:30 утра. Просыпаюсь и вижу перед собой обжигающий чай в белом фарфоровом чайнике. Впервые после знакомства с водопадом Виктория я сумел уснуть, не пользуясь болеутоляющим, и впервые в Африке выспался в поезде. Даже сожалею о вчерашнем приступе энтузиазма, следуя которому я распорядился, чтобы меня разбудили на рассвете.
Во внутренних районах ЮАР наблюдается невероятное разнообразие форм горных плато и цепей
Мы едем через нагорье Каруу, получившее свое название от готтентотского слова, означающего «Земля жажды». Подкрепленный этой информацией, бреду в вагон-ресторан — мимо стюардов, уже полирующих дверные ручки.
Мы приближаемся к самому концу Африки. За системой стиснутых друг другом хребтов прячется Кейптаун, богатейший уголок самой богатой из провинций. Собственная земля Бога. Сижу и наблюдаю за тем, как солнце согревает горы, и позволяю себе ностальгическое воспоминание о том августовском рассвете, когда, оставив позади Средиземное море, мы впервые увидели огни Африки. Сейчас конец ноября, и разгар лета непонятным образом преобразился в начало весны. Не могу точно сказать, что ждет нас впереди, однако внезапный прилив оптимизма сообщает мне, что все уладится. Африка испытала и проверила нас всеми возможными способами, и мы выжили, пусть, быть может, в синяках и царапинах. Мои дети в таких случаях говорят: «У папы приступ блаженства». Пока мы выкатываем из одиннадцатимильного тоннеля в просторную долину, заполненную виноградниками, я ощущаю, что данный приступ вправе продлиться некоторое время.