Теперь приходит моя очередь ложиться на широкий мраморный массажный блок. Меня растирают, растягивают, на меня даже садятся, а потом поднимают за руки и намыливают с головы до ног, наконец массажист спрашивает «Хорошо?» тоном, не допускающим возражения. На руке его — зловещего вида черная перчатка размером с бейсбольную ловушку. Никогда еще меня так здорово не обдирали. Грязные катышки кожи слезают с меня как ошметки со школьного ластика. Как мог я оказаться настолько грязным и не подозревать об этом?
В открытом дворике позади хаммама устроен небольшой бар. Усевшись там с бокалом ракии и чашкой винограда, я наслаждаюсь послевкусием бани и концом длинного дня. Большего удовлетворения испытывать невозможно.
Последняя новость дня гласит, что порт Таллин, в который мы входили три недели назад, перекрыт блокадой.
День 45: Из Стамбула в Сельчук
Встаем в 6:00, чтобы попасть на вокзал Сиркечи и купить железнодорожный билет на Измир. Фрейзер с каждым днем становится все более и более похожим на Кассандру. В утренних новостях он услышал, что в Стамбуле убили британского бизнесмена, и путешественникам из Великобритании советуют проявлять осторожность. К сожалению, никто не сказал нам, чего надо остерегаться.
В вестибюле этого вокзала, расположенного на самом краю Европы, от перрона которого отходил «Восточный экспресс», находится барельеф, изображающий Кемаля Ататюрка, основателя современной Турции. Его присутствие в этой стране столь же повсеместно, как и Ленина в Советском Союзе. Однако в отличие от Ленина его широко почитают и уважают даже по прошествии пятидесяти лет после смерти.
Мы покидаем Стамбул в 9:00 на пароме «Бандирма», который тратит четыре с половиной часа на переправу до одноименного города на севере полуострова Малая Азия. На борту почти тысяча пассажиров — сложная смесь турецких студентов и бизнесменов с ноутбуками с мусульманками под вуалями и иностранцами с мешками и рюкзаками. Бары и кафе уже открыты, и разносчики с напитками и сандвичами пробираются сквозь толпу.
Севима презрительно поглядывает на некоторых пассажиров. Турки остаются кочевниками, спешит она нам напомнить, они нигде не пускали корней, они пользуются вещами, ломают их и отбрасывают прочь. Завожу разговор с турецким актером, направляющимся на юг, чтобы сыграть в нескольких гастрольных спектаклях. Он грустит по 1960-м гг., когда было много хороших писателей. Я спрашиваю его о том, есть ли в Турции свой национальный театр.
Мечеть Шехзаде
— О да, они ставят классику, — он сухо улыбается, — и притом весьма классическим образом.
Я желаю ему успеха, и он дарит мне газету, в которой описывается с подробностями падение Горбачева. Он, очевидно, находится под арестом в Крыму.
В 13:30 мы высаживаемся на азиатском континенте. Продираясь сквозь ряды продавцов темных очков, разносчиков сухих крендельков и чистильщиков обуви, находим вокзал и садимся в четырехвагонный «Мармора-экспресс» на дизельной тяге, направляющийся в Измир и далее на юг.
Поезд идет по бурым, сухим полям, по открытой безлесной земле. С аэродрома военной базы с регулярными интервалами стартуют реактивные самолеты — зловещий знак, с учетом утренних новостей и того, что Турция граничит с СССР.
На одном из полей женщины под белыми вуалями бросают какую-то репку, а может и арбузы, в высокий прицеп. За группой крестьянок поднимается первая заметная возвышенность, которую нам удалось увидеть с тех пор, как двадцать восемь дней назад мы оставили Хаммерфест. Мы приближаемся к Балыкесиру, плоская равнина полностью исчезает, и поезд наш петляет между высоких и лесистых известковых холмов, постепенно уступающих место крутым ущельям.
К наступлению темноты мы оказываемся в стране легенд и древней истории. Неподалеку находится Троя, возле моря покоится Смирна (ныне Измир), и уже совсем поздно мы въезжаем в Сельчук, находящийся в паре миль от древнего города Эфес, в котором, согласно легенде, в возрасте шестидесяти четырех лет скончалась Дева Мария.
В пансионе мне предоставляют небольшую беленую комнатку с простым и некрашеным сосновым столом и килимом, являющимся здесь единственным ярким пятном. За моим окном в полночь звуки уличных разговоров перемешиваются с шарканьем и шлепаньем сандалий по тротуару и мостовой.