В 1959 году в Вашингтоне Сомов в качестве полномочного представителя своей страны
принял участие в разработке международного Договора об Антарктике, остающегося и
сегодня основополагающим документом по этой проблеме. Договор запрещал на этом
континенте мероприятия военного характера и давал право каждой подписавшей его
стране на неограниченный контроль за его соблюдением. Устав Международного
геофизического года категорически запрещал вносить в международное сотрудничество
какие бы то ни было политические мотивы.
С уважением относились к Михаилу Михайловичу Сомову ученые западного мира, с
которыми ему приходилось встречаться и вместе работать.
Позволим себе привести довольно типичную в этом отношении статью австралийского
журналиста Дэвида Бэрка в газете Сиднея «Сан-Геральд», опубликованную в 1959 году,
еще до подписания международного Договора об Антарктике. Сомов находился в ту пору
в Австралии. Статья называлась: «Русские останутся в Антарктиде». Вот отрывки из нее:
« — За ваше здоровье! — сказал русский и чокнулся со мной бокалом вина. Мы выпили.
— Арктика была моей первой любовью, — сказал он. — Теперь я люблю Антарктиду. Это
как другая планета, все равно что побывать на луне...
На прошлой неделе в Сиднее провел один день человек, который руководит советскими
исследованиями во льдах в 2000 милях к югу от Австралии.
Он провел 20 лет в арктических морях. Он творил историю своим 376-дневным дрейфом
на льдине вокруг Северного полюса.
Он возглавлял Первую Советскую экспедицию в Антарктиду четыре года назад. Он
организовал советские базы — Мирный и другие и прожил в них 15 месяцев.
Я встретился с ним в вестибюле Вентвортского отеля — с доктором Михаилом Сомовым,
географом, океанографом и одним из крупнейших сегодняшних полярных исследователей.
Он высок, строен и хорош собой (женщины находят его определенно привлекательным).
Когда я встретился с ним, он был одет в светло-голубой однобортный костюм
американского покроя и держался очень скромно.
В то время, как он сидел за столом в отеле, откидывая со лба серебристо-седые волосы,
трудно было угадать его внушительный титул: заместитель директора Института Арктики
и Антарктики в Ленинграде.
Сомов рассказал мне, что он приехал в Австралию, чтобы присутствовать на симпозиуме
в Мельбурне, посвященном антарктической погоде, и потом на третьем заседании
Специального комитета по антарктическим исследованиям в Канберре. После этого он и
его спутник профессор Б. Л. Дзердзеевский, специалист по погоде из Московского
университета, решили провести день в Сиднее, чтобы ознакомиться с ним...
Он говорил по-русски, только по-русски, приятным голосом, в то время как
Дзердзеевский пытался перевести его речь на английский. Для начала Сомов сходил в
комнату за картой Антарктики, чтобы облегчить беседу. Он разложил ее на столе,
блестящую, сложенную в несколько раз карту, покрытую линиями с обозначением
расстояний и русскими буквами.
— Вот сколько мы сами нанесли на карту, с моря и воздуха, — сказал он, указывая на
карту.
Вокруг антарктической береговой линии шла толстая красная черта, начинаясь у мыса
Адер (к югу от Новой Зеландии) и кончаясь где-то около Моусона. Между этими двумя
точками был сильно вогнутый полумесяц, где русская карта давала обозначения на всем
южном побережье австралийской антарктической территории.
— Мы слышали, что ваша австралийская экспедиция в прошлом месяце впервые
высадилась на ненанесенный на карту берег Оутс Ленд, — сказал Сомов. — Мы уже там
побывали.
Сомов открыто говорил о многих вещах: о размерах советской экспедиции, о самой
низкой температуре, о самом толстом льде.
— Как будет оборудована ваша экспедиция? — спросил я.
— «Харьковчанками», большими тракторами, созданными в Харькове. У нас их три в
Мирном, и, возможно, все будут использованы. В каждом из них два водителя, штурман,
радиооператор и 12 исследователей. Люди живут в самой «харьковчанке», в ней есть
койки, кухня, кресла, радиокомната, снегооттаиватель и лаборатория.
Трактор тащит тяжелые сани, груженные топливом. 35 тонн, 500—550 лошадиных сил, —
он показал фотографию.
— Дралкин, руководитель Мирного, возглавит экспедицию, — продолжал он. — Они
пройдут через геомагнитный полюс, Южный полюс и полюс недоступности. На Южном
полюсе они, возможно, отпразднуют Новый год вместе с американцами, которые там
живут. Мы все друзья в Антарктиде. Экспедиция закончится в новой базе Лазаревская,
которую мы построили на побережье Принцессы Марты. Переход к Лазаревской от
полюса недоступности — самая тяжелая часть пути. Никто не уверен, что это можно
сделать. Не исключено, что наша экспедиция может добраться до Лазаревской так поздно,
что им придется провести во льдах весь 1960 год.
Я согласился, что невозможно представить себе более трудный и пустынный маршрут.
— В Антарктике везде, куда ни пойдешь, — приключения, и притом опасные, —
продолжал Сомов. — Есть трещины в 1 000 метров глубиной. — Он покачал головой и
сделал вращательное движение пальцами, чтобы показать, как нечто падает вниз, вниз...
— Но у наших «харьковчанок» широкие гусеницы, — прибавил он, разводя руки, чтобы
показать ширину.
— Можно ли использовать подводные лодки для антарктических исследований? —
спросил я.
— Нет, — ответили они оба с Дзердзеевским. — Антарктида — это континентальная
масса, и подводная лодка мало что может сделать. Это не Северный полюс, который по
сути — покрытое льдом море...
— Вы вернетесь в Антарктику на будущий год? — спросил я Сомова.
— Не знаю, но надеюсь, — ответил он».
Надежды его не оправдались — помешало семейное горе. Когда осенью I960 года «Обь»
готовилась к отплытию, тяжело заболела и вскоре умерла жена Сомова Серафима
Григорьевна. Уехать от нее в момент опасной болезни он не мог. Он понимал: за
преданную любовь к человеку его профессии женщина тоже платит. Не проходит
бесследно постоянное напряжение нервов, беспокойство за того, кто проводит лучшую
часть жизни во льдах. Он тяжело пережил свое горе, болел и сам и не вдруг включился в
работу. Понадобилось восемь лет на то, чтобы Михаил Михайлович решился снова
создать семью.
Но жизнь не ждет, у нее нет остановок. Сомов продолжал работать в интересах науки и
для укрепления взаимопонимания между народами. Он всегда находил те слова, которые
проникают в сердце собеседников, будь это даже люди из самых далеких стран. Он не
видел в этом своей заслуги, для него это было естественно, это была его жизнь. Он
отмечал: «Необходимость во взаимной помощи в Антарктике возникает часто, почти
ежедневно. Поскольку на такие случаи не существует специальных положений и
инструкций, то возникающие проблемы решаются на месте быстро и оперативно, причем
решаются так, как подсказывает совесть и дух товарищества, который царит сейчас на
Антарктическом континенте.
Антарктика пока что продолжает оставаться парадоксом нашей планеты — на самом
отсталом в своем развитии материке осуществляются самые передовые в мире идеи
дружбы народов, на самом холодном континенте возникают самые теплые
взаимоотношения между людьми».
Страна уважала, ценила заслуги и награждала своего верного сына, талантливого
ученого-организатора и общественного деятеля. В числе других наград его грудь
украшали уже три ордена Ленина. Географические общества разных стран считали за
честь назвать его своим почетным членом.
Еще в феврале 1959 года Сомов был приглашен Шведским королевским обществом