И когда все это пришло в движение, точнее в самовыдвижение, то сложилась такая ситуация, которую только и можно выразить словами: «Смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой». И тогда на фоне внешних, чисто технических трудностей, которые буквально водопадом обрушились на Счетную комиссию, мне пришлось столкнуться еще и с ожесточенным сопротивлением со стороны некоторых групп по самым различным вопросам.
Перед началом голосования я, как председатель Счетной комиссии, объяснил депутатам технологию выборов в сложившихся экстремальных условиях. Поскольку использование кабин для тайного голосования в данной ситуации практически исключалось, я предложил сделать вынужденный «допуск свободы»: раздать депутатам бюллетени и предоставить им полную свободу на несколько часов, чтобы они имели возможность, во-первых, разобраться со списком фамилий кандидатов и, во-вторых, путем контактов, которые в этой обстановке уже не возбранялись, могли бы получить какую-то информацию о политических воззрениях и личностных качествах того или иного кандидата. Учитывая исключительность ситуации, я высказался за то, чтобы местопребывание голосующих не ограничивать стенами Кремлевского Дворца, а позволить им выйти за его пределы. Мое предложение не прошло. И тогда я несколько уменьшил пресловутый «допуск свободы»: депутаты могли получать необходимую информацию и работать над бюллетенями, не выходя из зала. Это предложение было принято. Для нас, членов Счетной комиссии, чрезвычайно важно было получить официальное признание того факта, что кабины для тайного голосования в данной ситуации не могли обеспечить проведение выборов.
Более интересным, однако, было столкновение по другому поводу. Я выступил с идеей жесткого голосования, которая заключалась в том, что бюллетени считались недействительными, если число незачеркнутых кандидатов превышало количество, установленное квотой. Это предложение вызвало противодействие у части демократов, которые увидели в нем механическое ограничение собственных прав. Мне хорошо было понятно, что идея любого ограничения просто не стыкуется с духовным настроем демократического крыла нашего корпуса. Но здесь, в этом пункте, заключен как раз интереснейший парадокс, на который следует обратить внимание.
Безбрежный океан демократии, не ограниченный берегами ответственности, неизбежно приводит к формализованному абсурду. Противоборствующим мне депутатам я нарисовал такую картину: что произойдет с теми кандидатами сверх квоты, которые наберут равное и достаточное число голосов для избрания в Верховный Совет? Вот где поистине начнется театр абсурда, ибо по закону мы будем обязаны провести их в Верховный Совет, и в то же время по закону не будет на это права. Впрочем, на свой недоуменный вопрос никакого ответа я не получил. Кстати, опасения мои не оправдались: такого сочетания голосов в нашей лотерее, к счастью, не получилось.
Но зато произошел непредвиденный и забавный случай. Это теперь, ретроспективно, он кажется забавным, а тогда ничего забавного не было. В калейдоскопе фамилий, поданных в Секретариат, затерялась случайно фамилия одного депутата, который сам выставил свою кандидатуру. И когда этот депутат по фамилии Казаков обнаружил «пропажу», а из всех присутствующих, будучи самовыдвиженцем, он только и мог это сделать, он совершенно естественно и вполне резонно заявил свой протест в Секретариат. Положение сложилось критическое. В этой ситуации, еще и подогретой большим нервным напряжением, выборы могли быть признаны недействительными. Оставалась последняя надежда, что в его территориальной депутации квота не будет заполнена выбранными депутатами. Тем больше было оснований для надежды, что в конце концов общий кворум в Верховном Совете не был набран (ведь никто не знал, за кого голосовать!). И можно было надеяться, что и в данном территориальном округе останутся свободные места неизбранных депутатов. Но бутерброд, как известно, падает маслом вниз: именно в этом территориальном округе так и получилось — все кандидаты оказались выбранными.